«Хоть бы ужъ скорѣе… – думала она, – ну, чего она тамъ… стыдно… холодно, чай»…
– Пожалуйста, скорѣй, – опять съ тою же ищущей мягкостью и робостью попросила она.
И опять надзирательница съ удовольствіемъ притворилась, что не слышитъ.
Саша тоскливо замолчала, а что-то тяжелое, недоумѣвающее будто поднялось съ пола и наполнило все и отодвинуло всѣхъ отъ, нея.
– Вотъ это ваше платье, – сказала дама и съ радостью кивнула Сашѣ такое же дранненькое синенькое платье, какое Саша уже видѣла въ коридорѣ.
– А… бѣлье? – съ трудомъ выговорила Саша и вся покраснѣла.
Ей пришло въ голову, что можетъ быть, здѣсь и бѣлья не полагается.
– А, да… берите, вотъ…
И бѣлье было грубое и дурное, совсѣмъ не такое, какое привыкла носить Саша.
– Скорѣй, вы! – приказала желтая дама. Саша, опять торопясь и путаясь, одѣлась въ сшитое не по ней платье. Ей было неловко въ немъ и стыдно его, и тогда на одну секунду шевельнулась въ ней мысль! «И съ какой стати?»…
Но сейчасъ же она вспомнила, что она уже, почему-то, не имѣетъ права желать быть хорошо и красиво одѣтой, и тихо, путаясь въ подолѣ слишкомъ длинной юбки, пошла, куда ее повели.
Опять прошли по коридору и вошли въ высокую больничнаго вида комнату.
– Вотъ вамъ кровать, а вотъ тутъ будете свои вещи держать. Вамъ потомъ скажутъ, что полагается дѣлать, и когда обѣдъ, чай и все… тамъ…
Желтая дама ушла.
Саша сѣла на краюшекъ своей кровати, почувствовала сквозь тоненькую матерію синенькой юбки жесткое и колючее сукно одѣяла и стала искоса разглядывать комнату.
Тоненькія желѣзныя кровати тоже стояли какъ въ больницѣ, только не было дощечекъ съ надписями, но Сашѣ сначала показалось, что и дощечки есть. Возлѣ каждой кровати стоялъ маленькій шкафчикъ, очевидно служившій и столикомъ, и деревянная, выкрашенная густой зеленой краской табуретка. Въ комнатѣ было еще пять женщинъ, которыя сначала показались Сашѣ будто на одно лицо.
Но потомъ она ихъ разсмотрѣла.
Рядомъ, на сосѣдней кровати, сидѣла толстая, рябая женщина и угрюмо поглядывала на Сашу, лѣниво распуская грязноватыя тесемки чепчика.
– Тебя какъ звать-то? – басомъ спросила она, когда встрѣтилась глазами съ Сашей.
– Александрой… Сашей… – отвѣтила Саша, и ее самое поразилъ робкій звукъ собственнаго голоса.
– Такъ… Александра! – помолчавъ, безразлично повторила рябая и почесала свой толстый, вялый животъ.
– Фамилія-то, чай, есть, – вдругъ сердито пробурчала она, – дура!
И повернувшись спиной къ Сашѣ, стала искать блохъ въ рубашкѣ.
Саша