Роуз поглядела вслед троице, которая переместились в дальний конец школьного двора.
– Вон та, с конским хвостом – это Брианна?
– Да, но заводила у них Кэрри. Низенькая, с крашеной прядью. Та, что похожа на Стервеллу де Вилль[4], только прядь не белая, а синяя. Кэрри считает, это очень круто и «креативно», хотя… сама понимаешь. А вон та – Лиза. Хм, обожает стразы, блестки и прочую мишуру, вот, пожалуй, и все: внешность «блестящая», а вот умом не блещет. – Майлз постучал себя по голове. – Зато она отлично ездит на лошади. Берегись ее шпор. – Он рассмеялся, и его смех чем-то напомнил бульканье.
Прозвенел звонок. Майлз бойко отсалютовал Роуз и укатил на урок, оставив ее одну. Совсем одну. Будь мама жива, Роуз пошла бы домой и пожаловалась бы ей на противных девчонок, и мама сказала бы что-нибудь вроде: «О, в каждой школе есть злые дети», а потом поведала бы похожую историю из своих школьных лет. «Мам, ты не понимаешь», – вздохнула бы на это Роуз. Но мамы, которая постаралась бы ее понять, больше нет. Нет той, кому можно было пожаловаться, похныкать: «Ой, ма-ам, я тебя умоляю! С тех пор все изменилось». Мамы больше нет.
Покупатель на дом в Филадельфии нашелся быстро, и на другой день после оформления сделки Роуз, точно какой-нибудь багаж, погрузили в самолет на рейс до Индианаполиса, где находился особняк ее бабушки Розалинды. Кэролайн прилетела вместе с Роуз, чтобы «помочь девочке привыкнуть к новой жизни», однако привыкнуть особо не вышло – живой себя Роуз попросту не ощущала.
В первый вечер по прилете она была слишком разбита, напугана и растеряна – вообще всего как-то «слишком», – так что даже не нашла в себе сил сесть за стол. Кухарка Розалинды распорядилась подать ужин в комнату Роуз, однако та лишь вяло поковыряла еду вилкой.
Назавтра, услышав сигнал к ужину, девочка спустилась в столовую, где, к своему удивлению, обнаружила, что есть ей придется в одиночестве: Кэролайн уже улетела.
– А где бабушка? – спросила Роуз у Бетти, помощницы Розалинды.
– Миссис Э предпочитает ужинать в оранжерее, – последовал ответ.
В последующие двенадцать дней, оставшиеся до начала учебы, так все и шло: Роуз ела одна, бабушка относилась к ней с полнейшим безразличием, о маме не говорилось ни слова. Если Розалинда и скорбела по дочери, то внешне это никак не проявлялось. Розмари она упомянула лишь однажды, когда как-то вечером Роуз вышла из ванной и налетела прямо на старушку и сопровождавшую ее Бетти.
– Бетти, – обратилась к помощнице Розалинда, – я на верхнем этаже или на нижнем? И кто эта юная особа? Она очень похожа на мою дочь.
– Это Роуз, дочь Розмари, ваша внучка, – ответила Бетти, бросив на Роуз виноватый взгляд, и жестом указала на снимок в рамке на столе – фото с пляжа во Флориде. Роуз на этой фотографии было не больше пяти-шести лет. Одетая в купальник с изображением Русалочки из одноименного мультика, она прижималась к маме. Та тоже была в купальнике, причем весьма целомудренном,