– А вам пришлось сказать, что книга ваша?
– Пришлось. А еще я не сдержался и пару слов о свободах слова и совести добавил. Тут такое началось! Но Пискарев, едва узнав про инцидент, кинулся к ректору и сумел убедить, что тут вообще никто ни при чем. Что книгу он сам подобрал на скамейке в роще, – не бросать же КНИГУ! – что в глаза не видел и знать не знал, что это за книга, а раз не его она, так и забыл, а уж Михайлов, то есть я, вообще никогда в чужие вещи не заглядывает.
– То есть обошлось?
– Обошлось. А рассказал я это вот к чему. При всем моем хорошем к Валентину Пискареву отношении, он своими поступками не раз мог товарищей подставить. Очень авантюрен был! Мог завестись на ровном месте ни с того ни с сего. В трактире…
Тут Кирилл Михайлов аж закашлялся, про трактир ему говорить не стоило, это уж весьма строго каралось – посещение студентами трактиров.
– Ну, словом, где угодно. Раз! И возникнет у него каверза в голове. Чаще всего безобидная, но столь же часто непростая в исполнении, да еще последствиями неприятными грозящая. Все силы приложит, чтобы осуществить задуманное, пусть оно ему и многим другим боком выйдет. Я таких случаев с дюжину припомнить могу, если вам будет интересно, позже мне напомните.
– Хорошо.
– А теперь о главном. Пискарев очень увлекался литературой. Особенно современной поэзией, символистами в первую очередь. Но, как мне кажется, это увлечение было продолжением его главной страсти. Страсти ко всему таинственному, секретному, ну и к нелегальному, то есть к противозаконному, тоже. О всяких таинственных древних знаниях мог часами рассуждать. Впрочем, всегда делал вид, что сам к ним всерьез не относится, что для него это лишь повод развлечься. Про все тайные ордена знал, про мальтийцев, масонов, про, бог ведает, еще кого. Книг во множестве на эти темы прочел. Но главное, я уверен, он не раз предпринимал попытки вступить в тайное общество. Как, через кого, каким образом и в какое – не ведаю. Но пытался и не раз.
– Не расскажете, как вам это стало известно?
– От него самого. Его попытались втянуть в свой круг те, кого называют революционно настроенной молодежью. Уж само собой, у них имелось свое тайное общество, а обойти стороной Пискарева они никак не могли, да и Пискарев мимо пройти не смог бы. Позвали его на собрание. Он сходил. После рассказывал, как все это убого и скучно, что играют уже взрослые люди в игру и даже игру эту не могут сделать увлекательной. Одна говорильня и глупые прятки от якобы шпиков, за ними подсматривающих, пароль дурацкий, который нужно говорить даже человеку, которого знаешь и который сам тебе его назвал. Пожаловался он на это и сказал… Нет, в точности слова его мне не вспомнить. Своими перескажу. Сказал он, что в древних тайных обществах хотя бы эти самые игры обставлены должным, красивым и истинно таинственным образом. И что в самом деле ему не слишком верится, что эти тайные общества хранят по-настоящему важные древние знания,