Море сегодня не сердилось на Гы, невысокие волны лениво и длинно накатывались на берег и так же неспешно откатывались, оставляя на мокром песке комки спутанных водорослей, тёмные осклизлые сучья, хлопья пены, реже скользкие тела медуз или дохлую рыбину, но главное – морские ракушки, вкусные и питательные. Ракушки были основой рациона Гы. Он разбивал их камнями, чтобы добраться до содержимого.
Небо на востоке уже вовсю пылало золотым и розовым, и Гы, как обычно, радостно заулыбался. Почему-то восходы всегда вызывали в душе юродивого такой восторг, и когда первые огненные лучи светила брызгали на сонную ещё землю, Гы смеялся, скакал по берегу и подбрасывал в воздух комки водорослей и прочий мусор от избытка чувств.
Он не знал, сколько восходов уже встретил – считать Гы не умел, и нимало не страдал от этого. Он не помнил ни отца, ни матери, но и это не причиняло Гы ни малейшего беспокойства. И даже отсутствие настоящего человеческого имени не волновало юродивого. Все звали его Гы, по аналогии со звуками, которые он чаще всего издавал.
Вот и сейчас Гы замер в предвкушении ослепительного зрелища. Сейчас… Вот уже…
Звонкое пение раздалось сзади, и Гы моментально обернулся, одновременно присев на четвереньки. По-собачьи перебежал, спрятавшись за каким-то полусгнившим пнём, облепленным водорослями.
По берегу шли две девушки и пели, слаженно выводя мелодию гимна в честь великого Ра, готовящегося выплыть на своей ладье из-за горизонта. Одна была постарше, и одета в белую юбку-каласирис с вышивкой, вторая, совсем подросток, несла свою юбку свёрнутой на плече. Волосы девушек были влажными – очевидно, они только что купались в море. Гы замер в благоговейном восторге. Ему ещё ни разу не приходилось наблюдать подобного дивного видения.
Девичьи голоса взвились, выводя заключительные ноты, и девушки одновременно встали на колени, красиво простерев руки навстречу восходящему Ра. И Ра, естественно, не смог отказать двум столь прекрасным созданиям. Золотые лучи брызнули водопадом, озаряя всё вокруг ликующим светом, и Гы, не в силах больше сдерживать переполнявших его чувств, выскочил из своего укрытия и запрыгал по песку, оглашая окрестности восторженными воплями.
Девушки взвизгнули от неожиданности, вскакивая с колен. Гы остановился возле них, широко и радостно улыбаясь.
– Ну вот… – младшая из девушек торопливо завязывала на поясе юбку. – Всю песню поломал. Откуда он взялся?
– Да это, наверное, дурачок Гы, ну, про которого рыбаки рассказывали, помнишь?
– Гы, гы! – радостно закивал головой юродивый.
– А он не наскочит на нас? – младшая смотрела на голого грязного юродивого настороженно.
– Да нет, он вроде как тихий.
– Ага… А вдруг…
– Ну как наскочит, так и отскочит – засмеялась старшая необыкновенно красивым мягким смехом. – Получит в нос, только и делов.
Между тем Гы уже вовсю смотрел на старшую из девушек. Вот бывает же на свете такая красота! Гы захотелось немедленно сделать для неё что-то хорошее. Оглядевшись, он заметил большую раковину, торчащую из песка. Гы тотчас извлёк находку и с радостным гыканьем протянул её старшей.
– Это мне? – спросила девушка. Юродивый загыкал интенсивней, подтвеждая. – Вот спасибо!
Младшая прыснула, прикрыв рот ладонью и весело блестя глазами.
– Влюбился! Всё, Сидха, придётся тебе давать от ворот поворот Тутепху. Такой жених нашёлся на берегу, не упусти!
– Ох и дурочка ты, Мерит! – опять засмеялась старшая своим необыкновенным мягким смехом. – Ну и дурочка!
НОВЫЙ ПОРЯДОК
– …Вставай, Тутехп!
Тутепх разом открыл глаза, выныривая из сладкой неги предутреннего сна. Перед ним маячило лицо жены. Такое милое, тысячи раз виденное, и всё равно будто незнакомое… На носу прилипла крошка теста – похоже, жена успела настряпать лепёшек. Тутепх зарычал, подражая льву, сгрёб жену и повалил рядом с собой на циновку, покрывавшую ворох камыша.
– Ой, пусти! Ну пусти же, Тутепх! Ну лепёшки же подгорят у меня!
– Я не хочу лепёшек, Сидха! Я хочу тебя!
Но Сидха, похоже, имела особое мнение на этот счёт. Это дело могло и подождать, а вот снова лепёшки стряпать не так просто. Ловко вывернувшись, она кинулась прочь, забегая с другой стороны очага.
– Дурачок! Вот останешься голодным, тогда посмотрим, чего ты больше жаждешь, меня или лепёшек!
Тутепх сел на своей постели, огляделся. Ночь выдалась тёплой, и молодожёны спали на открытом воздухе. Двор, окружённый забором из вязанок камыша, надетыми на колья и перетянутых верёвками в единое целое, был утоптан до каменной твёрдости. В углу двора стоял обширный навес, под которым уже возилась домашняя живность, отреагировавшая на действия хозяина разноголосым одобрительным гомоном. Позади стояла тростниковая хижина, служившая убежищем от зимних дождей и знойных пыльных