слепым усердием к своей партии. Ложная сторона таких сочинений уже по самой своей очевидности бессильна исказить истину; ложь скоро умирает: она носит сама в себе смерть с минуты своего рождения, – а истина остается. Но из этого не следует, чтоб все исторические сочинения писались односторонно и пристрастно: мы хотели только сказать, что даже самые односторонние и пристрастные сочинения часто служат к торжеству истины. Являются, хотя и не так часто, умы светлые и возвышенные, – умы, которые умеют примирить в себе любовь к своему убеждению не только с беспристрастием, но и с уважением к противникам, – словом, которые, умея быть поборниками известной партии, гражданами той или другой земли, умеют быть в то же время и людьми – членами великого семейства рода человеческого. Если это благородное и многостороннее беспристрастие ума, свидетельствующее о великом сердце, соединяется с высоким талантом или гениальностию, тогда в трудах этих людей история приобретает все достоинство науки, сколько важной по своему назначению, столько и незыблемо твердой по своим непреложным началам, не зависящим от произвола людских страстей и ограниченности. Ничего совершенного не может произвести ум человеческий, и часто из самых достоинств его труда необходимо оказываются, как оборотная сторона, и его недостатки; но более или менее близкое к совершенству есть, без сомнения, одно из неотъемлемых прав ума человеческого. И для чего же на одном и том же поприще действует много людей с различными характерами и свойствами, если не для того, чтоб ошибки или недостатки одного были поправлены и восполнены другим и чтоб все истинное и прекрасное каждой личности возложилось на алтарь человечества, а все ложное или недостаточное сгорело в очистительном огне жертвенника? Беспристрастие есть столько же свойство духа человеческого, сколько и пристрастие; в этом могут сомневаться только умы низкие, которые все на свете меряют собственною низостью. Этим особенно отличаются скептики по заказу, которые гордятся своим неверием во все истинное и великое, как древние циники гордились своею животного неопрятностью. В их глазах всякий порыв ума к истине есть не что иное, как новое усилие дать вид истины новой лжи, из корыстного расчета или из мелкого самолюбия. В их глазах история есть сплетение лжей, выдуманных страстями человеческими для собственного оправдания или для выгодной спекуляции. Таких людей не переспоришь, да они и не стоят спора. Менее их виновны, но еще более их жалки те слабые умы, которые для веры требуют знамений, и только тогда пламенно признают истину, когда даже внешние обстоятельства способствуют ее торжеству и право даже материальной силы на ее стороне; но лишь только настало время зла и лжи, но лишь только современная действительность вручила жезл силы врагам истины и добра, – эти добрые энтузиасты, далекие, впрочем, от того, чтоб перейти на сторону тьмы, тем не менее отчаиваются в достоверности и действительности того, что считали недавно своим
