Василиса Петровна. И сюртучок не поможет. Вот приедет ваш Митька-наследник и посадит, и будете в халате ходить, и будут вам воду на голову капать, что?
Кулабухов. Ну, ну, – дура! Ты в желтый дом ступай, а меня нельзя. – У-у, Митька-наследник, злой, вор, волчьи глаза – рад бы посадить, а что, нельзя, ага! У меня завещаньице есть, что! – находясь в здравом уме и твердой памяти… что? И свидетели есть… находясь в здравом уме и твердой памяти… вот и посади! Я умный.
Василиса Петровна. А где завещание, вы его хоть бы раз показали.
Кулабухов. Спрятано.
Василиса Петровна. Да и лгун же вы. Ну зачем вы лжете, ведь нет же завещания, ведь нет?
Кулабухов. Хе-хе.
Василиса Петровна. Ну и обеда нет. Была дура, кормила вас, а теперь не хочу! И не на что! Да вы понимаете это – не на что? Вот оно, платье-то: последнее ведь. И что же мне: голой по улице ходить?
Кулабухов. Начала. Баба.
Василиса Петровна. Или на панель собой торговать?
Кулабухов. Иди. Закон не запрещает. А нет ужина, нет денег, так ступай вон, да. Договор есть, договор помнишь: ты меня, Кулабухова, до смерти моей содержи, денег с меня не требуй, а я тебе, дуре, за это в завещании оставлю и Яшке оставлю. Всем оставлю, хе-хе, что? Теперь плачешь, а тогда думала: стар старичок, завтра умрет, а я вот живу и завтра жить буду, и сто лет еще проживу! Я молодец. Думала, говори?
Василиса Петровна. Ну и думала. Отвяжитесь.
Кулабухов. А я кашлял-то нарочно, что? Дура, дура баба, форменная дура – надо было доктора позвать, освидетельствование по форме, сколько проживу, а ты что? Возьму и сто проживу. Отчего же? Возьму и полтораста проживу, хе-хе: вон пророки двести лет жили, что, дура? А не хочешь по уговору, ступай, ступай, я не держу, мне все равно, – другая дура будет. Обедать давай.
Василиса Петровна. И как вас такого не убьют?
Кулабухов. Не смеют! Рады бы, а не смеют. Закон, хе-хе, что? Закон, да. Двадцать лет каторжных работ, а если по законам военного времени, то – смертная казнь. Что, много взяла, а? То-то!
Василиса Петровна. Придут ночью, да так сонного в постели подушкой и задушат. И крикнуть не успеете, так и удушат; да и кто услышит, если кричать-то будете?
Кулабухов. Кто придут? Не смеют. Рады бы, а не смеют. Митька-наследник каждый день в ворота в щелочку глядит – я его подметил! – ты думаешь, он не рад бы? Ах, как рад, но не смеет. Закон, да! Хе-хе.
Василиса Петровна. Возьмут, да завтра же и придут. И как вы не боитесь, и как вы можете спать!
Кулабухов. Сплю. Совершенно спокойно. Зачем мне беспокоиться? – Я стар, чтобы беспокоиться, я двести лет прожить хочу. Что? Ты зачем мышьяку купила, а? – мышей травить?
Василиса Петровна. Мышей.
Кулабухов. Хе-хе! Знаю я, какие это мыши! Да – рада бы, а не смеешь. Двадцать лет, да! И не боюсь, никого не боюсь, все приходи, не боюсь. Один ложу, дверь не запираю, зачем? Не смеет, никто не смеет.
Василиса Петровна. Да ну вас. Я за обедом пойду.
Кулабухов. Иди! Меня нельзя трогать, я человек. Не боюсь! Не смеешь! Все хотят, зубы скалят, а нельзя, хе-хе, нет.