Глаза у Кэт, гримировавшей Тому уже второй сезон, показались мне заплаканными, но освещение в комнате было довольно тусклым, горели только бра и яркая лампа, освещавшая гримировочный столик.
– Андрюша, – сказала Тома, усаживаясь перед столиком и привычно откидывая голову назад, – ты ведь не пойдешь слушать первый акт, побудешь со мной?
– Конечно! – воскликнул я, хотя первый акт мне очень хотелось послушать – как справится с партией Стефаниос, и Анкастрема-Винклера я хотел послушать в его первой ариэтте, мне она очень нравилась, мелодия здесь немного отличалась от той, что я слышал много раз в «нормальной» версии «Бал-маскарада»… А как у Винклера будет звучать голос после вчерашнего?
Дверь медленно открылась, я решил, что почему-то вернулся Джош, но это был старший инспектор Стадлер, загородивший дверной проход, постоявший в молчании несколько долгих мгновений, а потом сказавший:
– Мистер Бочкариофф, я так и думал, что застану вас здесь. Вы ведь не заняты?
Послышалась мне в его голосе ирония или он говорил серьезно?
Не дожидаясь моего ответа (а на какой ответ он рассчитывал?), следователь продолжил:
– Пройдите, пожалуйста, со мной, я хотел бы задать вам несколько вопросов.
– Мне? – удивился я. – Извините, инспектор, но…
– Старший инспектор, – привычно поправил Стадлер.
– Извините, старший инспектор, но я-то что могу…
– Мисс Беляев, – обратился Стадлер к Тамаре, – вы отпустите мистера Бочкариофф на полчаса?
Тамара ничего не ответила бы, даже если бы захотела: Кэт уже положила ей на лицо маску, чтобы открыть поры и снять утреннюю косметику.
– Мисс Беляев не против, – констатировал Стадлер.
– Я скоро, – сказал я Томе, – не скучай, хорошо?
В гримерной, на двери которой еще вчера было написано «Томмазо Гастальдон», а сейчас висел большой лист бумаги с надписью «Не входить», стоял, кроме обычного столика с высоким креслом, большой диван – я слышал от Томы, что у Гастальдона болела спина, у него с детства был сколиоз, небольшой, но доставлявший, тем не менее, массу неудобств, и певец использовал каждый удобный и неудобный случай, чтобы принять горизонтальное положение, напоминая известного (мне, конечно, вряд ли Гастальдон знал эту книгу и этих авторов) звездолетчика Горбовского из произведений братьев Стругацких.
Следователь кивком головы показал, что я могу сесть на диван, сам со вздохом опустился в кресло.
– Вы, – спросил он, предпочитая не ходить вокруг да около, – давно знакомы с мисс Беляев?
– Два года, – ответил я. – И вот что я скажу, пока вы не задали следующие вопросы: наши личные отношения никак не связаны с расследуемым вами преступлением, и потому отвечать на них я не буду.
– Я и не собирался спрашивать о ваших отношениях, – обиженным тоном, будто я заподозрил его в чем-то нехорошем, сказал Стадлер.
– И свидетелем я быть не могу, – продолжал я, – поскольку в тот момент, когда произошло