От одного окна цветы отодвинуты, и Петр, взгромоздившись на подставленный стол и тужась, тянет за веревку, продетую в кольцо на верхней перекладине рамы. Александра Петровна со страхом смотрит на раму и время от времени поднимает руки вверх, как бы готовясь принять свалившегося Петра и раму. Тетя Настя, самостоятельно заложив руки в бока, смотрит иронически. Гимназистки в стороне.
Мацнев. Да ты тяни, а не мусоль! Ну?
Петр. Да она не падает, Николай Андреич. Боюсь, как бы веревка не оборвалась, тогда я вам таких дров наделаю. – Не идет, говорю.
Александра Петровна. Ну, конечно, оборвется. Петр, Петр!
Мацнев. Дай-ка я… Эх, ты, ворона!
Тетя (иронически). Сам собрался – да тебя, батюшка, и стол-то не выдержит.
Вася. Пусть папа, – папа, полезай! Лезь, папа.
Мацнев (пробует стол). А ведь – правда, не выдержит. Петр, принеси-ка стол из кухни.
Александра Петровна. Да не надо, Николай Андреич. Ну, что ты собрался к вечеру рамы выставлять, еще захолодает.
Вася (возмущенно). Ну, что ты, мама, говоришь! Такая жара, а она…
Тетя. Уж оставь его, Саша: приспичило. Петр, а ты и правда на голову-то не свались, не легонький!
Петр (тужась). И свалишься!
Вася. Папа, пусть он вожжи возьмет. Новые, они крепкие.
Мацнев. Не мешай, Васька! А и то правда: принеси-ка, Петр, вожжи. Старые возьми.
Вася. Нет, новые! Новые, Петруша, возьми.
Александра Петровна. Да не мешай ты, Вася.
Петр (выходя). Лодыжки-то рассыпал, подбери, – игрок!
Вася. Где? (Подбирает, толкая сестру.) Пусти, Надька, под тебя закатилась. Да пусти ты, когда тебе говорят: расставилась, как барыня!
Надя. Ну, и выражаешься ты, Васька.
Мацнев. Васька! Не выражайся.
Вася. А чего ж она?
Мацнев (делая вид, что сконфузился за свой костюм перед барышней). Ах, простите, что я без галстука.
Как будто хочет поднять подол рубашки и закрыть им шею. Вася хохочет.
Надя (смущенно). Ну, ты всегда, папа.
Александра Петровна. Оставь, Николай Андреич!
Вася. Я тоже без галстука. Смотрите.
Поднимает вверх куртчонку, опять вываливаются бабки.
Надя. А у вас уже выставлены рамы, Зоечка?
Зоя. Нет, у нас они просто как-то открываются. Николай Андреич, а правда, что сегодня очень хороший день?
Мацнев. Правда, Зоенька, правда святая. – А ну-ка, Петр! – А ты где был, Всеволод, помогай.
С Петром вошел старший сын, Всеволод, студент.
Всеволод. В саду яблони окапывал. Что выставлять? Можно.
Вася (с диким пафосом поет). «Выставляется первая рама, и в комнату шум ворвался…»[1]
Александра Петровна. Да замолчи ты, Вася, оглушил!
Мацнев. Васька! – Продел, Петр?
Петр (тужась). Готово. Э – ты! не идет.
Всеволод. Пусти-ка, Петруша.
Вскакивает на стол.
Александра Петровна. Не надо, Севочка, упадешь. Скажи ему, Николай Андреич!
Тетя. Теперь уже молчи, Саша. Герои! В молчании Всеволод тянет вожжи, постепенно вытягивая раму; Вася тянет также за свободный конец вожжи; все глядят вверх; Петр и Мацнев, подняв руки, поддерживают и принимают отлипшую раму.
Вася (кряхтит). Здорово!
Взволнованное молчание. Петр выносит раму, все невольно толпятся к окну, отодвигают стол; Мацнев старается распахнуть окно.
Александра Петровна.