– Не могу я больше пытки этой терпѣть, – глухо сказалъ онъ. – Завѣщаніе должно быть въ моихъ рукахъ.
Женщина въ платкѣ промолчала.
– Слышала? – гнѣвно прикрикнулъ Симеонъ.
Она не подняла рѣсницъ и не измѣнила выраженія лица, когда отвѣчала:
– Копію вы имѣли, a подлинникъ мнѣ самой нуженъ.
Симеонъ, стоя предъ нею, ударилъ себя ладонью въ грудь и заговорилъ, убѣждая, быстро, порывисто:
– Сплетня плыветъ, Мерезовъ въ городѣ… пойми ты! пойми!.. Вѣдь мы на ниточкѣ висимъ. Стоитъ прокурорскому надзору прислушаться, – и аминь… Сыскъ…Слѣдствіе… Судъ… Пойми!
– Не пугайте, – холодно возразила Епистимія, – не вчера изъ деревни пріѣхала.
A онъ грозилъ ей пальцемъ и голосомъ:
– Пойдешь, за сокрытіе завѣщанія, куда Макаръ телятъ не гонялъ.
Епистимія, подъ платкомъ своимъ, передернула острыми плечами.
– Какое мое сокрытіе? – все тѣмъ же ровнымъ тономъ сказала она. – Документъ понимать я не могу. И грамотѣ то едва смыслю. Велѣлъ мнѣ покойный баринъ бумагу хранить, – я и храню, покуда начальство спросить.
Симеонъ даже ногою топнулъ.
– Опять – покуда! Дьяволъ ты жизни моей!
Епистимія продолжала тихо и ровно:
– Кабы еще я въ вашемъ, нынѣшнемъ завѣщаніи хоть въ рублѣ. помянута была. A то напротивъ. По той, мерезовской, бумагѣ покойникъ мнѣ тысячу рублей награжденья отписалъ, a я, дуреха, и понять того не смогла, – не предъявляю. Это и слѣпые присяжные разобрать должны, что моей корысти скрывать тутъ не было ни на копейку.
Горько и притворно засмѣялся Симеонъ:
– Что тебѣ теперь тысяча рублей, когда ты съ меня, что захочешь, то и снимешь!
Епистимія освѣтила его таинственными огнями голубыхъ очей своихъ.
– Я, покуда, ничего не просила, – тихо и почти съ упрекомъ произнесла она.
Но Симеонъ уже не слушалъ. Онъ кружился по кабинету и съ укоромъ твердилъ:
– Такъ я тебѣ довѣрялъ, a ты мнѣ ловушку устроила!
Епистимія слегка пошевелилась въ оболочкѣ платка, и что то вродѣ блѣдной краски проступило на доскообразныхъ плоскихъ щекахъ ея.
– Что я могла противорѣчить, если покойный баринъ велѣлъ? Благодарите Бога, что съ нотаріусомъ такъ счастливо обладилось… Паче всякаго чаянія повезло вамъ въ этомъ дѣлѣ. Другой полну душу грѣха наберетъ, a нарочно того не устроитъ, какъ вамъ отъ судьбы задаромъ досталось. Нотаріуса нѣту: застрѣлился. Книгъ его нѣту: сгорѣли. Иначе нотаріальнаго-то завѣщанія скрыть нельзя было бы, развѣ что съ нотаріусомъ въ сдѣлку войти. A это все равно, что къ себѣ кровососную піявку припустить бы… шантажъ на всю жизнь…
– Любопытно это изъ твоихъ добродѣтельныхъ устъ слышать, когда ты шантажомъ возмущаешься!
– Я шантажничать противъ васъ не собираюсь, a нотаріусъ этотъ, Ѳедоръ Ивановичъ покойникъ, выпилъ бы изъ васъ кровь… съ нимъ не по моему подѣлиться пришлось бы…
– A свидѣтели? – отрывисто бросилъ ей, шагая, Симеонъ.
– Вы