Часы истории отсчитывали свои стремительные секунды. Век для человека – секунда для истории, век для истории – мгновение для вечности.
Разглядывая причудливую воронёную вязь стрелок напольных часов, старик Эль Санто перебирал в памяти монотонную, затягивающую, словно трясина, жизнь Монтерея. Великие посты чередовались с праздниками, крещения и отпевания – с муштрой гарнизона и глупыми шутками вроде той: «Комендант, у вас в гарнизоне41 двести штыков. Неужели нельзя переловить всех тараканов и блох?» или: «Если вы, падре, поймали мула за задние ноги, а он пытается вырваться,– лучше всего его отпустить».
Вся эта тягучая патока обыденности сжигала жизнь дона. Порой ему представлялось, что даже свой каждодневный путь от казармы до алтаря он совершает извечно. Он вспомнил недостроенный дом для солдатских вдов, с которым никто не знал, что делать, вспомнил унылое кладбище, что находилось на задворках iglesia42, там были симметрично рассажены араукарии и плакучие ивы; пестрый ковер трав и аккуратно стриженный бордюр из красного кизила, увы, безуспешно пытались скрасить угрюмое молчание каменных крестов. «Еще немного – и меня снесут туда,– подумал он с грустью.– Я даже знаю, куда и в чем…»
– Ваше сиятельство,– Ласаро робко нарушил раздумья губернатора.– Имеются новости от полковника де Ликожа? Вы как-то говорили, что он сообщал в письме…
– Нет, он ничего не сообщал. И вам я ничего не говорил, и вообще никто никому ничего не писал. Неужели не ясно, что это секретные сведения? Уяснили?
– Да, команданте, да. Но, черт возьми, я всё равно не понимаю наших действий! Зачем все эти демонстративные приготовления?.. Сгон краснокожих и черных рабов? Пожалуй, это…
– Мы бьем по траве, чтобы выгнать змею, как говорят в наших местах. Теперь русские знают, что мы знаем, что они знают… И хватит пессимизма, дружище, я не люблю ваших «пожалуй». Защита границ Империи! Вы это делаете не для меня. Сделайте это хоть раз для себя, ради своих детей, могилы жены, наконец! То, что вы живете недурно, не должно вас слишком окрылять, Ласаро. Всё течет, всё изменяется. Кстати, вы давно видели своего племянника?
– Луиджи?
– Именно,– Эль Санто снисходительно улыбнулся и затушил сигару.– Ему ведь уже восемнадцать. Уверен, он давно посещает цирюльню. Где вы его прячете, разве он не рвется записаться в эскадрон моего старшего сына?
– Но я не знаю, где он, Хуан. Верь мне! С тех пор, как его тетка… – влажная белая сорочка хозяина присосалась к спинке стула.
– Похвально, браво, майор, у вас даже не дрожит голос. Господи, милостью своей отпусти грехи этому вруну!..
– Но позвольте, ваше превосходительство… – хозяин поник плечами.– Если вы полагаете, что я знаю, где он сейчас, то ваша память подводит вас меньше, чем меня.
– Передайте: завтра я буду ожидать его у себя. Сего-дня каждый человек, способный держаться в седле, на счету. И пусть знает, зачем я призвал его. Конечно, не для дуэта на арфе.– Дон Хуан вновь растянул губы в улыбке, глядя, как потемнел