Кто знает, быть может, ее народ традиционно такое не приемлет и для них она теперь опороченная… а вдруг у нее была помолвка с ранних лет… Что если из-за меня она теперь не найдет себе места под солнцем… В ответе за это буду только я и моя проклятая минутная слабость.
Эти мысли ежесекундно терзали меня, и я пытался себя отвлечь приглушенно играющим магнитофоном. Переезжать я не стал. Послонявшись по лесу несколько дней, я убедился, что охоту на озабоченного отшельника никто не объявил. Девушка исчезла, от нее остался только развороченный ковер из опавших сосновых иголок. Постепенно я успокаивал себя мыслью, что все забылось, а молодая саамка осталась цела и невредима, и вообще у нее хватило робости запереть то происшествие в сокровенных покоях своей души. Как будто ничего и не было. Дышать становилось легче.
Вскоре я продолжил свои вылазки в близлежащие окрестности, тренировки мозга возобновились. Синергетический эффект воздействия на моторную кору стал сглаженным, его я отточил до такого автоматизма, что уже сходу мог заставить небольшое взгорье дрожать, но при этом осмотрительно не обсыпаться.
Вместе с этой практикой я неизбежно заинтересовался и соседними участками своего мозга. Ковыряние в собственных мозгах действительно нагоняло жуть, раньше даже от одной мысли об этом можно было поперхнуться, но сейчас я бесстрашно ощупывал вниманием все эти бугры и извилины, на одном участке даже надолго залип, отслеживая раз за разом странную, рекурсивную закономерность накатывающего внутри меня удивления точь-в-точь в момент, когда вспыхивал этот самый участок.
Также мне показался любопытным перешеек между полушариями. Кажется, его называли веретенообразной извилиной, и он отвечал за распознавание человеческих лиц. И не только… Именно благодаря нему нам чудились лица в облаках, жуткие гримасы в темной листве и неявные улыбки в россыпи горных пород. Мощный инструмент для опознания себе подобных. Его я на свой страх и риск решил изолировать.
Какого же было мое удивление, когда на обложке кассет среди пестрых и сочных красок я не смог вычленить взглядом лицо самого певца. Я узнавал детали одежды, широкий воротник, волосатая грудь, гитарный ремень… стало быть, выше находилась голова и я различал ее черты, видел крючковатый нос, угадывал большой, выпяченный подбородок… Но мне не удавалось свести это воедино. Будто я смотрел на узоры, а мне предлагали изобличить запрятанный в них портрет. Но тщетно.
Вспомнив про сверток газеты в шкафчике, я ее достал, нетерпеливо