П. И. Новгородцев пишет по этому поводу, цитируя Канта:
«Элементы учения Гоббса вновь вторгаются в эту политическую систему. Требование народовластия сменяется девизом английского абсолютиста. Очевидно, это уже нечто большее, чем принцип суверенитета, ибо и простые рассуждения по поводу власти отвергаются как бесцельные и опасные умствования. Этот результат не вполне сходится с тем другим требованием, которое шло из глубины нравственного сознания. Там требовалась свобода, автономия воли, царство лиц как целей; теперь нам говорят о безусловном подчинении и священном характере власти. Но такова уж была доктрина, соединившая в себе самые разные мотивы – этические и практические, либеральные и консервативные. Не без основания сравнивают ее с головой Януса, глядящей в разные стороны».
«Тошнота» Сартра – другой яркий пример разложения Духа, сила которого в интеллекте и познании: «Я был свободен», пишет Сартр, но эта свобода напоминала смерть».
«В самом деле, все, что я смог уяснить потом, сводится к этой основополагающей абсурдности. Абсурдность – еще одно слово, а со словами я борюсь: там же я прикоснулся к самой вещи. Но теперь я хочу запечатлеть абсолютный характер этой абсурдности.
Я свободен: в моей жизни нет больше никакого смысла – все то, ради чего я пробовал жить, рухнуло, а ничего другого я придумать не могу. Я еще молод, у меня достаточно сил, чтобы начать сначала. Но что начать? Только теперь я понял, как надеялся в разгар моих страхов, приступов тошноты, что меня спасет Анни. Мое прошлое умерло, маркиз де Рольбон умер, Анни вернулась только для того, чтобы отнять у меня всякую надежду. Я один на этой белой, окаймленной садами улице. Один – и свободен. Но эта свобода слегка напоминает смерть»
Философия Шопенгауэра сводится к выводу о необходимости отказа от воли к жизни, чем достигается конец буддийской жизни-страдания.
«Единственный выход из этого порочного круга, по Шопенгауэру, не измышлять какие то общие принципы и нормы нравственного поведения, а проникнуться идеей всеобщего и неустранимого страдания. Для человека прошедшего через очистительное горнило страданий (не столько личного сколько однажды открывшегося ему вселенского страдания), важно уже не его настоящее, не забота о счастье и благополучии, не сама жизнь, наконец, а отрицание к самой воли к жизни как таковой, проявлением и утверждением которой и являются все человеческие заботы и цели. Истинно нравственная жизнь рисуется Шопенгауэром как отрешение от мира, как постоянное и свободное отрицание в себе воли к жизни»