– от утренних афиш и фельетона «Северной пчелы» до последнего вновь появившегося романа, повести или драмы. Петербуржцам, занятым службою, визитами, прогулками по Невскому, вечерами, клубами, театрами и концертами, петербуржцам некогда думать и отличать самим истинно хорошее от посредственного и дурного в литературе: и потому петербуржцы очень любят руководствоваться суждениями заслуженных авторитетов, от своих начальников до знакомых критиков и рецензентов включительно. Авторитет критика в Петербурге приобрести не так-то легко, как думают: для этого надо сделаться или начальником, или печатать свое имя на разных изданиях или в разных изданиях по крайней мере лет двадцать, чтобы глаза всех примелькались к нему, как к вывеске, счастливо помещенной на крайнем доме многоугольной улицы, которой не минуешь, куда бы ни шел. Это разумеется об авторитетах великих: маленьким авторитетом легко сделаться всякому фельетонисту, всякому рецензенту, но только в своем кружке, между своими приятелями. Оно, коли хотите, публика небольшая, зато преданная и не сомневающаяся в своем сочинителе, с которым она часто и ест и пьет вместе! Что касается до больших авторитетов, от них требуется если не чина большого, то чести быть издателем журнала или газеты, имеющих большой ход, или по крайней мере чести быть главным сотрудником по части критики в таком журнале или в такой газете. Внешний успех тут всегда – доказательство ума, знания, таланта и беспристрастия. Но не этим только все оканчивается; есть и еще условие, и притом весьма важное, для приобретения авторитета в качестве критика. Мы сейчас объясним его: пока журналист или критик еще свеж и нов в его идеях, на него смотрят недоверчиво, как на выскочку, который захотел быть умнее
всех, спорить против того, в чем решительно
все убеждены. Подобное направление здесь приписывается не убеждению, не самобытному взгляду, не страстной любви к истине, но пристрастию, неблагонамеренности и другим непохвальным чувствам. Но когда литературные идеи, распространенные этим журналистом или критиком, уже утвердятся в обществе и сделаются общими ходячими местами, раны оскорбленных ими самолюбий, за давностию лет, залечатся, и журналист-критик начнет сам со славою и успехом подвизаться в сочинениях такого же сорта, какие некогда беспощадно преследовала его критика, вооруженная умом и вкусом, – тогда, о! тогда он авторитет несокрушимый, незыблемый, и ему верят на слово!..
[8] В Петербурге сейчас же готовы поверить статье и такого критика, который не только безызвестен в Петербурге, но еще и напал на петербургский авторитет; но для этого необходимо нужно, чтоб статья наделала большого шуму между бесчисленным множеством чиновных и литературных авторитетов и авторитетиков. Если в Петербурге выйдет книга, о которой не отозвался ни один критический авторитет, тогда верят первой рецензии, кем бы ни была она написана. Книга в ходу, все хвалят, все превозносят ее; но лишь появилась статья авторитета – книга гибнет – ее все бранят. В полемических перестрелках Петербург всегда верит тому,
