Он снова заговорил на латыни:
– Сейчас тысяча девятьсот четырнадцатый год, великий царь. И имя Рамзеса Великого известно всему миру – так же как имя вашей последней царицы.
Внезапно за его спиной послышался шорох. Это был Генри.
– Разговариваешь на латыни с Рамзесом, дядя? Может, проклятие уже сказалось на твоих мозгах?
– Он понимает латынь, – ответил Лоуренс, все еще глядя на мумию. – Разве нет, Рамзес? И греческий он понимает. А также фарси и этрусский и многие другие языки, забытые миром. Возможно, он знал язык древних северных варваров, от которого много веков назад произошел наш родной английский. – И Лоуренс снова перешел на латынь: – Послушай, в нынешнем мире так много разных чудес, великий царь. Я могу показать тебе столько удивительных вещей…
– Не думаю, что он слышит тебя, дядя, – холодно произнес Генри. Послышался звон стекла. – Во всяком случае, надеюсь, что не слышит.
Лоуренс резко обернулся. Зажав кожаный портфель под мышкой, Генри правой рукой держал крышку одного из кувшинов.
– Не дотрагивайся до него! – прикрикнул Лоуренс. – Это яд, кретин. Все они наполнены ядами. Достаточно капли, чтобы ты стал таким же мертвым, как он. То есть если он на самом деле мертв.
Один вид племянника вызывал у Лоуренса страшный гнев, особенно сейчас, в эти минуты.
Лоуренс повернулся к мумии. Ничего себе! Даже руки как будто пополнели. И одно из колец чуть не прорвало тугую ткань. Всего несколько часов назад…
– Яды? – переспросил за его спиной Генри.
– Это настоящая лаборатория ядов, – пояснил Лоуренс. – Тех самых ядов, которые перед самоубийством испытывала на своих беззащитных рабах Клеопатра.
А впрочем, зачем впустую тратить на Генри эту бесценную информацию?
– Какая эксцентричная подробность, – отозвался племянник цинично, с сарказмом. – А я-то думал, что ее укусила змея.
– Ты полный идиот, Генри! Ты знаешь историю хуже, чем египетский погонщик верблюдов. Перед тем как остановить свой выбор на змее, Клеопатра перепробовала сотни ядов.
Он обернулся и холодно взглянул на племянника, который дотронулся до бюста Клеопатры, небрежно проводя пальцами по мраморному носу и глазам.
– Ладно, я думаю, это не меняет дела. А монеты? Неужели ты собираешься отдать их Британскому музею?
Лоуренс присел на походный стульчик и обмакнул перо. На чем он остановился? Невозможно сосредоточиться, когда отвлекают.
– Тебя интересуют только деньги? – холодно спросил он. – А на что они тебе? Все равно ты спустишь их за игорным столом. – Он посмотрел на племянника. Когда с этого красивого лица стерся отблеск юношеского огня? Когда самовлюбленность ожесточила черты и состарила его, когда оно стало таким безнадежно скучным? – Чем больше я тебе даю, тем больше ты проигрываешь. Ради бога, возвращайся в Лондон. К своей