Тут Салливан услышал, что бродяга прибавил шагу и поднимается по ступенькам вслед за ним, продолжая напевать: «И твой домик улетит».
Салливан сорвался с места, бегом устремился в гараж, чуть не споткнулся, громко топая, вбежал в него, присел на корточки у задней стены и принялся разгребать голыми руками рыхлую землю, которая показалась ему слишком холодной.
– Где же, мать ее… – пробормотал он себе под нос и тут же нащупал кусок фанеры, которой они со Сьюки накрыли «маску» Гудини. Он замер, хоть и слышал, что к гаражу приближаются мужские шаги. Здесь же не Гудини похоронен, напомнил себе Салливан, это даже не его призрак. Набрав полную грудь воздуха, он откинул фанерку, подняв тучу пыли.
И увидел, что гипсовые кисти рук в натуральную величину и маленький матерчатый кисет из-под табака «Булл Дарэм» лежат там же, куда их положили. Если этот бродяга действительно бродяга, Салливан скорее всего сможет отогнать его, размахивая этими руками, как дубинками.
Даже в панике, в которой пребывал, он все же недовольно поморщился, засовывая кисет в карман рубашки, а потом заставил себя взять гипсовые руки и повернуться к свету, падавшему из широкого дверного проема.
Там стоял бродяга со склона. Салливан наконец-то смог разглядеть его; у него действительно была борода – большая, седая и неопрятная. Держа руки в карманах чересчур просторного потрепанного пальто и покачивая головой, незнакомец рассматривал Салливана.
Сердце Салливана отчаянно колотилось, а незнакомец определенно растерялся, увидев его.
– Что вам нужно? – решил он перейти в наступление. – Как вы сюда попали?
– Я видел какого-то типа… он сюда вошел, – промямлил старик, – у него пропуска быть не могло, верно… я забыл. Кстати, куда он делся? Я думаю, это он угнал мой «Бьюик». – Он растерянно попятился. – Как вспомню о «Бьюике», до сих пор зло берет.
– Он заходил сюда, – сказал Салливан, старательно следя, чтобы голос не задрожал. – Я его съел. – Теперь он уловил запах старика, незабываемую вонь дешевого ординарного вина, сочащуюся из мертвых пор.
– Всеблагой Иисус! – воскликнул старик, выпучив выцветшие карие глаза. – Съел – его! Я здесь помогаю в том-сём, складываю газеты… – он всплеснул дрожащими руками, – собираю камни, ветки сгребаю, понимаете ли… Порядок навожу. – Он вдруг оскалился, показав зубы, которые на вид были сделаны из той же трухи, что и глаза. – Меня вы съесть не сможете, вы же только что его съели.
Салливан дёрнул головой в сторону склона и полуразрушенных лестниц.
– Ну, так идите.
Поспешно кивнув (было слышно, как лязгнули шатающиеся зубы), старик повернулся и захромал к лестнице.
Салливан выбрался на освещенную площадку; его сердце гулко колотилось о мешочек, лежащий в кармане. Старуха остановилась в нескольких ярдах от входа в гараж и сейчас растерянно смотрела на него.
– Я… я поливала ваши цветы, – сказала