С этой позицией не согласилась часть Церкви. Близкий друг архимандрита священник Анатолий Жураковский одним из первых написал подробный разбор «Декларации», получивший широкое хождение в церковном самиздате тех лет. Через несколько лет на одном из допросов в ОГПУ он так кратко обозначил суть своих расхождений с временным главой РПЦ: «…я воспринял и воспринимаю учение м. Сергия, его декларацию не как политическое выступление, а как ересь низвержения нравственных устоев Евангелия»[66].
В начале 1928 года в Киеве образовалась группа духовенства, отказавшаяся поминать за богослужением имя митрополита Сергия. В эту группу, кроме Жураковского, вошел и архимандрит Спиридон. Она подвергалась постоянным утеснениям со стороны «органов». Самым тяжким, однако, оказалось для обоих духовных друзей не столько давление со стороны советской власти, сколько разделение внутри киевской церковной оппозиции. Позже Жураковский так это описал в своих показаниях:
«Скоро обозначилось резкое личное расхождение между мною и архимандритом Спиридоном, с одной стороны, и другим духовенством той же ориентации с другой… Причиной к расхождению, вернее поводом, послужили, с одной стороны, особенности служения архимандрита Спиридона, с другой стороны его книги. Мне кажется, впрочем, что истинная причина в том, что весь уклад церковной работы архим. Спиридона и моей был неприемлем для других священнослужителей, казался им сплошным новаторством, попранием сложившихся традиций. Отсюда резкое расхождение с нами вплоть до запрещения прихожанам посещать [наш] храм. Эти расхождения послужили причиной внезапной смерти архимандрита Спиридона»[67].
В конце 1927-го и в 1928 году, времени писания этих записок, нестроения накапливались, чтобы затем обрушиться на архимандрита со всей силой. Священники, состоявшие с ним в одном церковном сообществе, стали писать на него жалобы не только церковному начальству, но и в ОГПУ. Дело заключалось не в «новаторстве», а в том, что религиозная вера для оппонентов о. Спиридона являлась материалом для построения «православной идеологии». Тогда как для киевского миссионера вера была призывом к творческому и свободному осуществлению Евангелия.
Припоминание старых грехов о. Спиридона со стороны его формальных единомышленников в момент общего противостояния церковному коллаборационизму было проявлением своего рода изощренной беспощадности к своему собрату, элементом безжалостного суда над ним, похожим на приговор к вечному адскому огню.
И