Когда Владимир Лосский, великий православный богослов ХХ века, занялся изучением Майстера Экхарта, то его первостепенной задачей было показать, что схоластическое богословие сделало невозможным опыт мистиков. Однако в ходе такого изучения он пришел к выводу, что мысль рейнского Майстера уже предполагает подлинный мистический опыт; но в то же время он обнаружил и показал, что мысль эта полностью опрокидывает весь понятийный аппарат философии св. Фомы и меняет значение ключевых слов в нем. Стоит признать, что его выводы сегодня повсеместно признаны специалистами по творчеству Майстера Экхарта.
Помимо всего прочего, брать богословие св. Фомы Аквинского за отправную точку позиции церкви именно по вопросу Искупления, будет правдоподобной, но зловещей шуткой. Для св. Фомы Христос никогда по-настоящему не страдал, ни физически, ни нравственно, ни в Гефсимании, ни на Кресте. Он всегда, от чрева Матери Своей, наслаждался «блаженным видением», что на богословском языке означает, что Его человеческая душа всегда наслаждалась вечным райским блаженством. Если Христос страдал лишь так и не больше, то и Бог Отец должен почувствовать тут Себя обделенным!
В любом случае, как можно подходить к пониманию тайны Креста, взяв за основу понятия Аристотеля? Вот только тексты Евангелий звучат все так же сильно. В Гефсимании Христос говорит: «душа Моя скорбит смертельно» (Мк 13: 34; Мф 26: 38), и у Луки читаем: «И, находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю» (Лк 22: 44). Феномен этот известен хирургам, такое случается с гиперчувствительными людьми в ситуации предельного страдания, это бывало, например, во время Первой мировой войны при ампутациях без анестезии. И это при том, что в Гефсиманском саду Христа еще не отдали на физические муки. То есть тут речь идет только о нравственном страдании, психологическом, но последствия от него такие же. Страдание это, следовательно, должно было быть такой степени силы, о какой мы даже представления не имеем. Итак, св. Фоме все-таки приходится хоть как-то учитывать то, что сказано в Евангелиях. Он все же признает, что Христос познал «начало печали» и «начатки страха», хотя и быстро их преодолел68.
Это уж точно насмешка над миром! И притом речь здесь идет о центральном моменте жизни Христа. Вместо того, чтобы попытаться понять тайну Страстей, угадать, что она покрывает собой, приоткрыть то, что может навести нас на след понимания, наш философ предпочитает вообще от нее отвернуться, поскольку