Тонкий слух был явной отличительной чертой этого оборотня, хотя он и не принадлежал к Высшим. Возможно, этот навык обуславливался его второй природой. Сторожевой пес должен слышать любой шорох.
– А кого вы ждали? – задала Ева следующий вопрос.
– Глава Гильдии лекарей оказывает храму свою помощь, – стал объяснять Василий. – Он поддерживает храм, обещал помощь в реконструкции. И он просил дать его сыну возможность помолиться здесь. Там какая-то трагедия в семье, как он намекнул моему отцу накануне. И отец позволил. Я остался встретить…
– Так гость пришел? – продолжал аккуратно Дан.
– Он… все еще там, – оборотень снова впал в свое прежнее нервное состояние, указал рваным жестом вниз, куда-то в подвалы.
– Понятно… – Страж нахмурился. – Стоит уже посмотреть…
Они шагнули в подземелье. Посредине его тянулся коридор. Неширокий, сухой, но неуютный. Камень стен, неровный, серый, холодный, просто подавлял. Эта кладка была намного древнее кирпичей фундамента. А еще массивнее и суровее. Как и полукруглые своды, выступы, стены, в которых то справа, то слева были видны проходы. Неяркий шарик магического света выхватывал из полумрака помещения. Крохотные, тесные, где камень давит со всех сторон. Некоторые из этих камер использовали для хранения предметов, кое-где стояли запечатанные раки. И везде было так… тяжко и жутко, и мороз пробегал по коже, такой, о котором говорят: холодно, как в могиле.
– Это там, – почти шепотом произнес сопровождавший их Василий, останавливаясь.
Он указал на очередной черный проем в стене. Но эта ниша имела еще и дверь. Очередную тяжелую дубовую преграду.
– Спасибо, – учтиво ответил оборотню Даниил. – Я попрошу вас подождать нас здесь?
Служка коротко кивнул, но Ева заметила облегчение, промелькнувшее по его лицу.
Страж открыл дверь, которая вновь оказалась хорошо смазанной и даже не скрипнула. Маг шагнула в келью митрополита вслед за своим напарни- ком.
– Боже… – вырвалось у нее помимо воли.
И трудно сказать, что потрясло девушку больше: вид изувеченного трупа или… то, что его окру- жало.
Келья была очень маленькой, тесной. В правой стене прямо в камень было вставлено окно, за которым были только слои земли и темнота. Почему-то эта деталь ярче всего врезалась в память Евы, как символ какой-то безнадежности.
Поразил ее, но как-то уже мимоходом, неровный пол, будто кто-то выдалбливал камни или ломал их. А потому ступать нужно было очень осторожно. На другой стене, под арочным сводом, очень низким и тяжелым, была фреска. Был виден привычный иконный желтый фон, нечеткие фигуры людей… но рассмотреть сюжет сейчас не представлялось возможным. Все поле фрески было залито жирными, алыми, еще совсем свежими брызгами крови. И точно под