– Ты куда-нибудь уезжаешь?
– Да. К тебе в Томухино.
– Ну, хочешь, поехали ко мне.
– Только жить я буду у Вереславских.
– Мои соболезнования, конечно. Но почему?
– По соображениям теткиной марьяжной политики.
– Она тебя хочет охомутать с Настей?
– Ты смотришь в корень.
– Она милая!
– Как тысяча чертей.
– Что на тебя нашло?
– Тебе все равно не понять, – сказал на прощание Филипп, взял в коридоре ключи от машины и хлопнул за собой дверью.
У дверей подъезда его ждал его годовалый, но уже слегка побитый Ford. Филипп залез в него, включил зажигание, кондиционер и покатил в офис, до которого пешком было пятнадцать минут. Но поскольку припарковаться на Новом Арбате сложно, он поехал как обычно переулками. И, порулив туда-сюда какое-то время, остановился в Большом Новопесковском переулке, прямо за зданием, на одиннадцатом этаже которого находилась его фирма.
3
Когда он приблизился к двери, за которой был его офис, он услышал громкий девичий смех, по словам, сопровождавшим этот приступ веселья, он понял, что смеются над ним. Он давно привык к этим выходками своих служащих. Постояв одно мгновение перед дверью, Филипп вошел внутрь.
– А мы вас как раз вспоминали, – приветствовала его Алина Аверина, которую он оставлял за главную в свое отсутствие за любовь поябедничать про остальных девушек и профессиональный опыт, благодаря которому все конфликтные ситуации, возникавшие в компании, решались без него.
– Алина, скажи, пожалуйста, мне никто не звонил сегодня?
– Звонила госпожа Вереславская, сказала, что заедет для разговора с тобой, – Филипп всегда был для них жалкий «Ты», чего они никогда не позволяли себе в разговоре с его безвременно увлекшимся тибетской философией дядей.
– Во сколько?
– Да, вот должна быть с минуты на минуту.
Филипп издал глубокий вздох и пошел приводить в порядок свою комнату, надо было убрать яблочные огрызки, коробки из-под пиццы, и пустые бутылки, накопившиеся в последнее время. Только он успел вручить пакет с мусором одной из своих девушек, дверь офиса открылась и на пороге возникла Настя. Когда речь шла о некой звонившей госпоже Вереславской, Филипп думал, что пожалует сама Клавдия Николаевна, ее мать, милая женщина, стремящаяся осчастливить весь мир. Настя с ее хорошо поставленным командирским голосом и манерами, нетерпящими возражения, не входила в его планы.
– Филипп, милый, я, честно говоря, ожидала тебя увидеть на работе в чем-то более официальном. Мятые джинсы, несвежая рубашка, которые выглядят так, как будто в них спали целую неделю, тебе не к лицу. Ты бы хоть побрился, душа моя. Так нельзя. – Она сходу выпулила эту тираду, и окинув холодным взглядом комнату, где дым висел коромыслом, заметила, протягивая ему руку для пожатия.– Да у вас курят…
– Да, что делать,