Единственным военным эскортом Суллы были семьсот кавалеристов, которые спасли его, обманув самнитов ложными маневрами. Армия вернулась в ущелье, чтобы разрыть крепостные валы и восстановить движение по Латинской дороге. После этого предстояло еще разобрать стену Офеллы и разнести на поля большое количество строительного материала. Немало блоков туфа оказались расколотыми при разборке, но Сулла знал, что ему делать со всем этим. Все это будет использовано при строительстве нового храма Фортуны Первородной в Пренесте. Не должно остаться ни одного следа военных действий.
Народ выглядывал из дверей, чтобы посмотреть, как Луций Корнелий Сулла входит в город. Хотя это могло оказаться опасным, ни один римлянин не мог устоять перед зрелищем момента, который принадлежал истории. Многие из тех, кто видел процессию Суллы, искренне верили, что являются свидетелями агонии Республики. Ходил упорный слух, что Сулла намерен провозгласить себя царем Рима. Как еще мог он удержать власть? Разве рискнет он уступить власть после того, что сделал? И скоро заметили специальный эскадрон кавалерии, что ехал за последней парой легатов, держа копья вертикально вверх. На эти копья были насажены головы Карбона и Мария-младшего, Каррината и Цензорина, старого Брута и Мария Гратидиана, Брута Дамасиппа и Понтия Телезина, Гутты из Капуи и Сорана, а также Гая Папия Мутила из Самнии.
Мутил узнал о сражении у Квиринальских ворот на следующий же день и так громко рыдал, что Бастия вошла посмотреть, что случилось.
– Пропало, все пропало! – кричал он ей, забыв о том, как она оскорбляла и мучила его, и видя в ней только единственного оставшегося у него человека, женщину, с которой он был связан многолетними семейными узами. – У меня больше нет армии! Сулла победил! Сулла будет царем Рима, и Самний перестанет существовать!
Бастия смотрела на поверженного человека, лежавшего на своем ложе. Недолго. Не дольше, чем потребовалось на то, чтобы зажечь все свечи в канделябре. Она не двинулась с места, чтобы утешить его, не сказала ни одного доброго слова, а только стояла тихо, широко раскрыв глаза. А потом в ее глазах блеснула решимость, живое лицо стало холодным, каменным. Она хлопнула в ладоши.
– Да, госпожа? – спросил управляющий с порога, в испуге глядя на своего рыдающего хозяина.
– Найди его германца и приготовь его носилки, – приказала Бастия.
– Госпожа? – переспросил управляющий изумленно.
– Не стой здесь, делай, что говорю! Немедленно!
Управляющий сглотнул и тут же исчез.
Слезы высохли. Мутил в недоумении посмотрел на жену:
– Что это значит?
– Я хочу, чтобы ты уехал отсюда, – ответила она сквозь стиснутые зубы. – Я не желаю быть причастной к этому поражению. Мне нужно сохранить мой дом, мои деньги, мою жизнь! Поэтому уезжай, Гай Папий! Возвращайся в Эзернию, или в Бовиан, или куда-нибудь еще, где у тебя есть дом! Будь где угодно, но только не здесь! Я не собираюсь тонуть