– Только Амалия Карловна, понятное дело, куда красивее, да и лет на двадцать моложе, – продолжал Гоголь. – Простите за нескромный вопрос: ведь вам не более тридцати?
Улыбка удовольствия раздвинула сжатые губы Амалии Карловны.
– Ну да! У меня уже сын – такой же большой, как вы.
– Вы шутите? Это просто невероятно, непостижимо! Но сын у вас, верно, не свой, а мужнин?
– Нет, свой.
– Удивительно! Ganz wunderbar! Так как же нам быть-то, meine liebe Madam? Сто рублей нам, право, не по карману. Сердце у вас, я знаю, предобренькое. Лицо ваше не станет обманывать! Уступите, ну, ради сына?
Просил молодой человек так умильно, глядел на нее такими маслянистыми глазами (благодаря отчасти и насморку)… Амалия Карловна минутку, видимо, колебалась, однако выдержала характер.
– Извините, господа, но комнаты у меня никогда не ходили дешевле.
Гоголь тяжело вздохнул и с чувством начал сморкаться.
– И изволь-ка теперь, простуженный, искать себе по городу другого пристанища! Ну, что же делать?! Was thun?! Но на прощанье, мадам, вы не откажете мне в последней милости – в сале от вашей свечки для моего несчастного носа?
В последней милости мадам не отказала. Гоголь был, казалось, искренне тронут.
– И жилось бы нам у вас, как у Христа за пазухой… Ну, да не задалось! Прощенья просим, Hebe, gute Madam, за беспокойство. Идем, Александр.
– Warten Sie! – остановила их в дверях хозяйка. – Двадцать рублей я, так и быть, сбавлю.
– Что я говорил? Сердце у вас все-таки ангельское! Я уверен, что еще десяточек спустите.
– О нет! Восемьдесят рублей в месяц – дешевле никак нельзя. И только потому, что хорошие, вижу, господа…
Друзья украдкой переглянулись. «Больше не сбавит», – прочли они в глазах друг друга.
– Но тюфяки-то на одну ночь у вас найдутся?
– Может быть, и охапка дров и самовар! – добавил Данилевский. – Комнаты эти как будто не топлены, даже пар изо рта идет.
Нашлись и тюфяки, и дрова, и самовар. Тем не менее, или, может быть, вследствие именно внезапного перехода от холода к теплу за горячим стаканом чая насморк у Гоголя так усилился, что Яким должен был достать из чемодана пачку свежих платков.
Хлопотавшая около самовара Амалия Карловна с возрастающим участием поглядывала на нового жильца.
– У меня есть от насморка одно симпатическое средство, – сказала она. – Надо взять бумажку, написать: «Я дарю вам мой насморк» и бросить на улице.
– А кто поднимет, тот и будет с подарком? Пресимпатичное средство! Сейчас испробуем. Карандаш и бумажка у меня найдутся, нет только конверта…
– А конверт я вам дам от себя, – подхватила хозяйка.
– Ну, как есть тетушка! Что я говорил, Александр? Хорошо тому жить, кому тетушка ворожит.
Глава вторая
Первый день новичков в школе жизни
Симпатическое средство почтенной Амалии Карловны на этот раз, однако, не оказало своего целебного действия. Когда Гоголь на следующее утро протер глаза, то многократно расчихался: