с Запада; она есть самовольный плод
антрополатрии, новой веры в
земного человека и в земное человечество – в идеальное,
самостоятельное, автономическое достоинство
лица и в высокое практическое назначение «всего человечества» здесь, на земле. Любовь без страха и смирения есть лишь одно из проявлений (положим, даже наиболее симпатичное) того
индивидуализма, того обожания прав и достоинства человека, которое воцарилось в Европе с конца XVIII века и, уничтожив в людях веру в нечто высшее, от них не зависящее, заставив людей
забыть страх и
стыдиться смирения, привело на край революционной пропасти все те западные общества, в которых эта
антрополатрия пересилила любовь к Богу и веру в святость Церкви и в священные права государства и семьи.
Не новым держатся внешние общества, а только тем, что в них еще не погибло
все старое, укрепившееся веками под влиянием вероучения, при действии
смирения и страха. Обманчивая, односторонне понятая любовь и уважение к земному человечеству, к его земному счастью, к его земным правам, его практическому равенству еще не успели вполне и везде вытравить любовь и уважение к авторитету той или другой христианской Церкви, к богопомазанной власти и родительскому праву…
