– Маша. – она допила стакан и налила себе из сифона еще. – Слушай, как в старые времена, сифоны!
– Спасибо, Маша. – ему стало зябко и тревожно, невзирая на жаркий летний день. – Говоришь, первую неделю?
Она покивала.
– Станет легче, привыкнешь. Я уже пятнадцатый год привыкаю. А дядя Гоша тут сорок лет.
– Сколько?! Шутишь?
– Такими вещами не шучу. – Она посмотрела ему в глаза. – Слушай, идем на квартиру. Приведу тебя в порядок. И Кошку твою обустроим, ей тоже дом нужен.
– Проходи, – позвала Мария. – Дверь закрой сам, тут замок не защелкивается.
Николаев машинально повесил портфель на вешалку. Только если нес что-то тяжелое, ставил его на пол.
«Папа? Папа пришел!»
Голос Дениса – показалось или нет? Если показалось, то настолько явственно, что на секунду стало очевидно: все, что было до того – дурной сон. Потерял сознание, потом непонятно как приехал из той больницы, и вот он, дом. Сейчас посидеть, вручить сыну игрушку, и рассказать, какая чертовщина примерещилась. Все, конечно, сыну не расскажет – расскажет Марии. Своей Марии. А сейчас и она выйдет, улыбнется и скажет, вытирая ладони о фартук, «Ты уже? У нас уже все готово».
Голова закружилась. И сразу вспомнилось: Даша, выбегает, удивление и радость на ее лицеж их троих, с Дашей и Еленой разговоры, а потом – кровь на губах и лице Даши, белые, как восковые, глаза, рев и шипение. У меня и у них отняли жизнь, подумал Николаев, и злость накатывала – не остановить. Все отняли. И за что, интересно? Что я такого натворил, чтобы со мной так?
Ему померещился вой и шипение из соседних комнат. Бластер сам собой лег в руку, вновь оказался тяжелым – вот эта едва заметная кнопка снимает с предохранителя, а это – выбор режима стрельбы, сейчас – точечный, лучом.
– Сергей? – в прихожую вышла Мария. Эта, здешняя Мария. Она увидела выражение лица Николаева, бластер в его руке. Заглянула в карман своей вновь купленной куртки. Все три диска равномерно светились синим цветом.
– Черт, не может быть! Сергей! – Но он смотрел словно сквозь нее. И доносились, смутно вроде, крики с улицы, и звуки выстрелов, и еще что-то. – Нет! Очнись! Сергей, очнись! Не сейчас! – она вцепилась ему в плечи, тряхнула, а он стоял, глядя насквозь – и такой ненависти она давно не видела ни на чьем лице. Дала ему пощечину – словно и не заметил.
Она прижала его к себе, и поцеловала.
Николаев очнулся. От слов, но в первую голову – от поцелуя. Его он потом не мог забыть, сколько времени ни проходило, что бы ни случалось. Ушел гнев, остыла ненависть, ушла обреченность. Были только он и Мария – стояла, прижимала его к себе. Отпустила и отошла сама, прижимая ладонь ко лбу.
– Господи, – прошептала она. – О боже мой...
Телефон. Ее телефон – Николаев машинально полез в свой карман, проверить: там лежал новенький мобильник, Мария решительным тоном потребовала купить. Не он.
Мария не сразу сумела достать телефон – руки дрожали. А Николаев понял, что держит в руке бластер, но снова – игрушку. Осторожно