Арапов. У меня, Антон Васильич, живот болит…
Полувеков. Молчать! А то – прибавлю. Слесареву и Югову за драку – по десять. Ерохину, Сушкову, Макову и обоим Ивановым за кражу каравая белого хлеба – чистить отхожее место. Сверх того, Ерохину, за то, что прикрывал соучастников кражи, – десять розог. Я тебя, Ерохин, переломлю! Алексею Чумову за оскорбление преподавателя Климова – десять. Деева, Трофимова, Сидельникова на воскресенье в карцер. Остальных на завтра – без прогулки. Завтра наиболее отличившиеся поведением примерным идут в лес, за грибами. Таковых… Семнадцать человек. Начать экзекуцию со Смирнова. Делай! Солил розги?
Миша. Так точно!
Полувеков. Покажи рукавицу.
Миша показывает.
Двое надзирателей ведут Смирнова к скамье. Миша расправляет розги, пропуская их сквозь кулак, – на руках у него кожаная рукавица, смоченная солёной водой, он оглаживает розгу после каждого удара по телу наказуемого. Делалось это якобы в целях гигиенических. У ног Миши деревянное ведро с рассолом. Смирнов упирается, мычит. Его кладут, двое надзирателей держат за ноги и за руки.
Оношенко (считает). Раз. Два. Три… Миша – не фальшивь! Четыре!
Полувеков. Смирнова за сопротивление – в карцер на сутки.
К скамье ведут Ерохина. Из фронта выскакивает Сушков, бросается в ноги Полувекову, визжит:
– Не бейте меня… Простите! Я не буду, Антон Васильич – я не буду…
Полувеков. Убрать!
Оношенко оттаскивает Сушкова за ногу. Среди ребятишек некоторые, человек пять – восемь, испуганы, плачут.
Из окна дома администрации смотрит на экзекуцию жена Оношенко, толсторожая баба лет сорока, смотрит с наслаждением. Из-под руки её выглядывает дочь Полувекова, девочка лет 12.
Оношенко. Гляди, какие у них крутенькие да крепкие. (Крякает.) Ты, Людмилочка, не высовывайся очень-то, папаша увидит, заругается. Не велит он показывать тебе, как мальчишек секут.
Людмила. А девочек тоже секут?
Оношенко. И девочек – тоже. Наука. Не накажешь – не научишь. Меня, милая, так били, что, бывало, даже все чувства повыбьют, ни крику, ни дыхания нет. Отец бил, потом – тётка, а как отдали в ученье, в швейки – хозяйка драла за волосья или по щекам нашлёпает.
Людмила. Михайловна, отчего так нехорошо везде? Только в лесу и хорошо.
Оношенко. В лесу, милая, очень даже хорошо! Где людей нет, там всегда прелестно…
Людмила. Скорее бы – осень и снова в училище. Там хоть дразнят меня за то, что хромая…
Оношенко. Там, конешно, подруги… Гляди, как Сушков-то извивается… ишь ты!
Людмила. Не хочу!
Оношенко. Ой, что ты кричишь! Спрячься скорей, присядь.
Полувеков – встал на ноги, смотрит в окно дома, грозит палкой. Яшин – льёт горстями воду на голову Сушкова, лежащего в обмороке на земле.
Преступники учатся
Школа. Алтарь и амвон скрыты занавесом. На грубых деревянных партах