– Это, наверное, после вчерашнего шторма?
– Да, их корабль разбился у мыса, – пояснил Световид и, сняв с головы ящик, поставил его в угол. – Девушка была привязана к ящику, а ее отец держался рядом. Их зовут Климент и Аврелия. Остальные все утонули.
Памфил слабым голосом заметил:
– Вот уж поистине, прав был мудрец Анахарсис, когда на вопрос, кого на свете больше – мертвых или живых, – тоже ответил вопросом: «А куда отнести тех, кто плывет по морю?» Да, корабельщики всегда находятся на толщину доски от смерти… – Грек перевел дыхание и обратился к пришельцам: – Судя по именам, вы римляне. Как же здесь оказались?
– Мы плыли из Рима в Синоп, но во время бури корабль отнесло совсем к другим берегам, – ответил епископ.
– Да, Таврика не лучшее место для благородных римлян, – хрипло усмехнулся грек. – Вы, наверное, христиане?
Климент и Аврелия переглянулись, удивленные его проницательностью.
– Как ты догадался? – спросил епископ. – В Таврике уже знают о христианах и о гонениях?
– Таврика – не такой уж край света, – с философским видом заметил грек. – Однако я думаю, что сейчас вам надо не рассуждать о вашей вере, а согреться после морского купания и что-нибудь поесть. Вы сейчас слабы, измучены и можете заболеть, а со мной вместе это будет уже трое больных, слишком много на одного Световида. К тому же твоя дочь еще и беременна.
– Спасибо тебе за заботу, Памфил, – с поклоном отвечал ему Климент. – Ты и твой сын хоть и язычники, но добротой похожи на христиан.
– Может, мы не так уж добры, а просто видим в вашем спасении свою пользу, – со скрытой усмешкой пробормотал грек, но Климент сделал вид, что не услышал его или не понял.
Скоро епископ с дочерью сидели возле очага, разожженного Световидом, и сушили свою просоленную морем и все еще влажную одежду, завернувшись в куски полотна, которые рыбак вытащил из сундука в углу хижины.
Пока гости грелись у огня, хозяева приготовили нехитрый ужин, состоявший из рыбной похлебки и лепешек с сыром.
Согревшись и насытившись, Аврелия почувствовала, что ее необоримо клонит в сон. Сквозь слипающиеся веки она увидела, как молодой рыбак занес в хижину топчан и, поставив его возле очага, накрыл меховой шкурой. Отец уложил сонную Аврелию на это спартанское ложе, которое, однако, показалось измученной страннице весьма уютным. Закрыв глаза, она сквозь дремотное забытье услышала, как отец о чем-то беседует с Памфилом, и успела подумать, что сейчас утро и совсем не время для сна, в который дочь епископа стремительно погружалась, даже забыв помолиться.
Проснулась Аврелия среди ночи. Очаг давно погас, и слабой прохладой веяло из неплотно закрытой двери хижины. Повинуясь безотчетному порыву, Аврелия встала, завернулась в ткань, которой была укрыта, и вышла за порог. Небо,