И когда Киттридж дал графическое изображение класса Румфорда, оно оказалось разительно похожим на жесткий, похожий на тугой клубок, узел, называемый «мартышкин кулачок».
Уолтем Киттридж много напутал в своей книге «Волхвы американского философа», тщетно пытаясь выразить дух румфордского класса в словах. Как любой другой преподаватель колледжа, Киттридж норовил выискать как можно более замысловатые и длинные слова, а когда не находил подходящих слов, сам сочинял сложные и непереводимые ученые термины.
Из всего высосанного из пальца киттриджского жаргона общеупотребительным стал только один термин. Он звучал так: HE-НЕВРОТИЧЕСКАЯ ХРАБРОСТЬ.
Именно храбрость этого рода заставила Уинстона Найлса Румфорда отправиться в космос. Это была храбрость в чистом виде – не только не связанная с жаждой славы или денег, но и без малейшей примеси побуждений, которые толкают вперед неудачника или сумасброда.
Кстати сказать, есть два самых обыкновенных слова, любое из которых может прекрасно заменить всю киттриджскую заумь. Вот эти слова: СТИЛЬ и ДОБЛЕСТЬ.
Когда Румфорд стал первым частным владельцем космического корабля и выложил за это пятьдесят восемь миллионов долларов из собственного кармана – это был стиль.
Когда все правительства земных государств прекратили космические запуски из-за хроно-синкластических инфундибулумов, а Румфорд заявил во всеуслышание, что отправляется на Марс, – это был стиль.
Когда Румфорд объявил, что берет с собой громадного злющего пса, как будто космический корабль – просто усовершенствованная спортивная машина, а путешествие на Марс – не больше чем прогулочка по коннектикутской автомагистрали, – это был стиль.
Когда никто не знал, что произойдет с космическим кораблем, если он попадет в хроно-синкластический инфундибулум, а Румфорд без оглядки швырнул свой корабль прямо в центр воронки – это была уже доблесть, без дураков.
Попробуем сравнить для контраста Малаки Константа из Голливуда и Уинстона Найлса Румфорда из Ньюпорта и Вечности.
Во всем, что бы ни делал Румфорд, был СТИЛЬ, и все человечество от этого выигрывало и казалось лучше.
А Малаки Констант всегда вел себя, как СТИЛЯГА – агрессивный, крикливый, ребячливый, расточительный, – что не делало чести ни ему самому, ни роду человеческому.
Константа так и распирала храбрость – только не-невротической ее не назовешь. Если он когда-нибудь проявлял храбрость, то чаще всего кому-то назло или потому, что с детства ему вбили в голову: трусят одни слабаки.
Когда Констант услышал от Румфорда, что ему предстоит быть спаренным с женой Румфорда на Марсе, он не мог смотреть в глаза Румфорду и перевел