И с причинами, —
Здравствуй.
Горожанин
Город, залитый северным солнцем,
Полной грудью вдыхает смог
И дорожную пыль с деревьев,
И не осевший прах.
Он, давно огрубевший сердцем,
Так желал высоты, но не смог.
Так желал себе крылья,
Так желал себе перья,
Так желал оказаться на небесах.
Он, растративший краски жизни
И задолжавший за них вперед
И назад, как мог,
Как никто не смог бы,
Как никто богат нищетой.
Он, с рокотом инакомыслия,
Но не решившийся на полет,
Навсегда облачился в робы,
Жертвуя воздухом и мечтой.
Забетонировал окна в серый,
Еле проглядный каменный мир,
Чтобы цвета не стращали будни
И проплывал черно-белый день.
Он забронировал к свету двери,
Отгородился от всех квартир
И молчаливых бездушных судей
С помощью мертвых высоких стен.
Он поместил свою жизнь в рюкзаке,
Жизнь настоящую и на завтра.
Плечи сутулые тянут к земле
И преклоняют к не божьей силе.
Осадок надежды на языке
Смоется в первый же утренний завтрак.
Стерты дороги на карте-судьбе,
Он вопреки на дохлой кобыле.
Сломанный лифт и сломленный дух,
Старые руки в надменных витринах.
И бесполезный отсчет-календарь
Дышит в затылок, куда б ни бежали.
Он идет мимо.
Он правильно глух.
Он правильно слеп (что смотреть на руинах).
Он свою жизнь положил на алтарь.
Он так устал.
Он – горожанин.
Не узнала
Скитаясь в вечной панике и спешке
По дворовым темным закоулкам,
Не успевая осмотреться в тишине,
Наткнулась
В самом дальнем и кромешном
На маленькую тень
Сутулую и голую во тьме.
Сидела тень на грубо тканом пледе
Со спутанной копною на плечах,
Руками обхватив костлявые колени.
Блеснули темно-серые глаза при ярком свете,
И в каждой мышце рвение бежать,
Бежать от тени, тени.
Взмолила она шепотом устало:
«Пожалуйста, пусти меня на свет,
Пусти на улицу, на люди, на любовь.
Прости,
Что слишком громко я дышала.
Прости,
Что презирала слово «нет».
Дай мне попытку распуститься вновь,
Очнуться.
Не убегай в испуге и не жалей меня,
А просто волю дай,
Открой.
Мы все равно не сможем друг без друга.
Клянусь, я буду рядом,
За тобой,
С тобой одной.
Я не расстрою.
Не предам.
Не буду больше спорить.
Давно уснул навеки мой максимализм.
Своди меня в тот храм, где бешеные бесов оры,
И за меня немного помолись.
Борись».
Рванулась