– Уже донесли, – усмехнулся Сеславинский. – Не зря про них ходит анекдот: «друг не дремлет». Ты подписывала какие-нибудь бумаги?
Она кивнула, по-прежнему не глядя на него.
– Это хуже, но не смертельно! Микулич не самая большая птица.
Огонек спиртовки снова затрепетал, напомнив колеблющиеся огоньки светильников-коптилок в землянке под Горлице, когда кто-то откидывал передний полог на входе. Он резко встал, бросился к двери и в два прыжка ворвался в соседнюю комнату. В ней, возле треноги, возился мальчишка гимназического вида. Увидев Сеславинского, он закрылся рукой, как закрываются дети, но Сеславинский вдруг с каким-то сладким чувством, будто этот жалкий гимназист был виноват во всем, во всем, ударил его с ходу, с размаха, как когда-то ударил, ворвавшись в окоп, пожилого немца, державшего в руке штык – нож, как держат свечку. Немец охнул и осел, тупо глядя в светлое, ни облачка, небо. А гимназист, так и не выпустив треноги из рук, полетел в угол, обрушив на себя японскую ширму и каминный экран.
– Он давно здесь? – Сеславинский вернулся в гостиную.
Марья Кузьминична сидела, опустив локти на стол и закрыв лицо руками.
– Не знаю, – сказала устало, не отрывая ладоней от лица. – У них свои ключи, я не знаю, когда они приходят.
– Их несколько? Они – разные? – Сеславинский повернул ее голову к себе.
– Да.
Он сел рядом.
– Маша, родная, надо избавиться от этого кошмара, я тебе помогу.
Сеславинский почему-то припомнил смуглое, словно загорелое лицо Бокия. Его как-то вовсю крыл Микулич. Но и без того Бокий, которого Сеславинский чаще видел издали, казался ему самым приличным в этой компании.
– Сегодня же пойдем, я отведу тебя к начальнику Микулича, напишешь заявление, скажешь, что у тебя нервное перенапряжение… Что-нибудь придумаем! – он боковым взором увидел, как опухает ладонь, на которую он опирался. Точно так же, как тогда на фронте. «Неужели опять сломал косточку?» – подумал Сеславинский, обнимая Марью Кузьминичну.
Бокия они встретили в коридоре ЧК. Он шел, как ходит по клинике модный профессор: быстрым шагом, опережая восторженных и озабоченных вниманием мэтра учеников.
Тем не менее остановился, перехватив взгляд Сеславинского:
– Ко мне?
И тут же уловил суть вопроса.
– Не надо подробностей, – улыбнулся он сникшей Марье Кузьминичне. – Ваша профессия? – И поняв ее молчание: – Языки знаете?
– Французский, немецкий, итальянский хуже, я просто жила в Италии…
– Отлично, – Бокий вдохнул, поднимая высоко подбородок. – А лабораторные пробирки мыть сможете? Профессор Бехтерев ищет интеллигентную лаборантку.
– Конечно!
– Денег у него не будет, – Бокий снова глубоко вдохнул, – но паек академический профессор даст!
И Сеславинскому:
– Поезжайте