Парадиз. Георгий Чулков

делала глазки воображаемым зрителям, прижимала куклу к обнаженной груди и пела:

      Мы миленькие детки,

      Мы любим пирожки

      И все мы однолетки —

      Подруги и дружки.

      Дарья Ивановна заставила Наташу приподнять юбку. И Соня опять запела:

      И много уж секретов

      Хранится от мамаш,

      Порой мы без корсетов

      Играем в ералаш.

      Наташе казалось, что это сон, что это не по-настоящему, что вот сейчас кто-нибудь засмеется и скажет: «Довольно», – и рыжий пианист, улыбаясь, перестанет барабанить по клавишам, и Соня сотрет румяна и наденет скромное платье. Но сон продолжался.

      Пили, стоя у буфета, чай. Потом пошли за кулисы. Пришел венгерец с контрабасом и что-то говорил Соне на непонятном языке и обнимал ее. И контрабас чуть-чуть загудел, когда венгерец неосторожно поставил его в угол.

      Вчерашний день казался Наташе далеким прошлым. И темный тяжелый вотчим, и золотая всенощная с ладаном и с таинственным пением – все отошло куда-то в синеватую даль. И голоса оттуда едва долетали, как из другого мира.