Но пальцы отчаянно стискивали карандаш. И вели, вели его по листу…
Художник рисовал оборотня.
На бумаге оживало жуткое одинокое существо, несущее только ужас и смерть, ужас и смерть – неотвратимую гибель всему живому. Так же, как и он, несчастный рисовальщик.
Но, в отличие от Ротбура, оборотень не владел собой, не мог остановиться.
Его переполняла жажда убийства – он жил чужой смертью.
Когда рисунок был закончен, Ротбур отнёс его хозяину гостиницы.
– Вам больше нечего бояться, – сказал рисовальщик. – Ваш оборотень теперь мёртв.
Глядя на пугающую картинку, хозяин лишь с сомнением качал головой.
Но с этого дня оборотень действительно исчез.
И городок вздохнул свободно…
* * *
Так Ротбур нашёл в своём призвании новый смысл.
Он продолжал скитаться по миру, но теперь рисовальщик больше не бежал от самого себя и своего рокового дара. Теперь он искал зло. Он рисовал зло.
Чтобы уничтожить его и победить смерть.
И тогда тёмная дева вновь явилась к нему.
– Ты обманул меня, ловкий рисовальщик, – усмехнулась она, – но напрасно ты встал на моём пути! Не надейся, я не сниму своего проклятия: тебя никогда не коснётся моя благословенная рука! Ты будешь вечно скитаться по жизни, и эта вечность не отпустит тебя. Я буду забирать твоих друзей, твоих возлюбленных, твоих детей – ты будешь страдать одиноко, страдать всегда – вечно, вечно!
Всё было так, как она и обещала: мир вокруг Ротбура менялся, словно калейдоскоп – полыхали войны, свергались правители, уходили друзья, умирала любовь – а он всё жил и жил, потеряв счёт годам. Жил, бесконечно рисуя зло, бесконечно борясь с неистощимой на выдумки Смертью.
Один, всегда один.
И однажды Ротбур понял, что невыносимо устал, что захлебнулось в океане боли его измученное сердце – ведь он был всего лишь человеком.
И тогда он нарисовал самого себя.
Это был его последний рисунок – ведь всё, что рисовал Ротбур, умирало.
И с окончательным точным штрихом, оставленным на бумаге, жизнь покинула рисовальщика. Только тогда в его комнату вновь вошла тёмная дева.
– Ты опять сумел обмануть меня, хитрый рисовальщик, – сказала Дева-Смерть, глядя в его застывшее спокойное лицо. – Впрочем, я не в обиде.
А с портрета на неё смотрел живой Ротбур.
Он улыбался.
Человек-Свинья
питерская городская сказка
Он чавкал.
Он ронял макароны с тарелки. И бутерброды – маслом вниз.
Он крошил на пол хлеб и печенье. И обязательно проливал на скатерть томатный сок. И чай. И даже кофе.
Он швырял в окно кости и яблочные огрызки. Он кидал обёртки и пустые бутылки прямо на тротуар. И плевал под ноги семечки и ореховую скорлупу. Он просто плевался.
И всюду, всюду бросал окурки.
– Вот свинтус! – возмущались люди, глядя ему вслед. – Просто свинтус какой-то!
Но больше всего он