– Если обсудить хорошенько, – сказал Отто, думая о своем, – я непопулярный монарх. – При этом он взглянул в окно и спросил: – Ведь так? Непопулярный?
– «Непопулярный»? – повторил за ним доктор. – Ну, тут я делаю некоторое различие. Видишь ли, по-моему, есть несколько видов популярности. – При этом он откинулся на спинку своего кресла и свел руки так, что концы пальцев одной руки коснулись концов пальцев другой. – Во-первых, есть книжная популярность, совершенно безличная и столь же нереальная, как ночной кошмар или видение; затем, есть политическая популярность: это нечто смешанное, и наконец есть твоя популярность – самая личная из всех и самая реальная! В тебя влюбляются все женщины, ты всем им нравишься, тебя боготворят все твои конюхи и лакеи. Зная тебя сколько-нибудь, любить тебя так же естественно, как естественно приласкать хорошенькую собачку, видя ее подле себя. Если бы ты был хозяином лесопильного завода или трактирщиком, ты, наверное, был бы самым популярным гражданином в целом Грюневальде; но как принц ты, конечно, идешь не той дорогой, и то, что ты и сам это сознаешь, вероятно, достойно одобрения.
– Ты полагаешь, что это достойно одобрения?
– Да, вероятно, во всяком случае, это по-философски.
– По-философски, но не по-геройски! – заметил Отто.
– Ну как тебе сказать? Сознавать свои ошибки – это, пожалуй, своего рода героизм; но все же это не совсем то, что называлось геройским поступком у доблестных римлян, – усмехнулся доктор.
Принц Отто придвинул свое кресло ближе к столу и, опершись на него обоими локтями, уставился пристальным взглядом прямо в лицо доктора.
– Короче говоря, – спросил он, – ты хочешь сказать, что этого мало, что это еще не геройство?
– Ну, пожалуй, – согласился после некоторого колебания доктор Готтхольд, – если хочешь – да, это еще не геройство. Но ведь ты, кажется, никогда и не претендовал на это, никогда не старался выдавать себя за героя, и это именно та черта, которая мне особенно нравилась в тебе; то, чем я склонен был любоваться в тебе, это именно полное отсутствие в тебе всякого рода претензий. Дело в том, что самые названия различных добродетелей и достоинств звучат настолько заманчиво для большинства людей, что почти все мы пытаемся заявить свое право на обладание ими и стараемся уверить себя и других, что мы совмещаем в себе большинство, если не все, как бы противоречивы они ни были по отношению друг к другу. Почти все мы непременно хотим быть одновременно и отважны, и осторожны, и одновременно похваляемся и своей гордостью, и своей скромностью, и смирением. Почти все, но только не ты! Ты всегда без всяких компромиссов оставался самим собой, и это было прекрасно! Это отрадно было видеть, и я всегда говорил: «Нет человека более чуждого