Я согласился выступить, и он ушел счастливым. Доклад, так доклад, мало ли я их уже сделал, сделаю еще один, посмотрю на бывших товарищей эсеров. А бывшие товарищи убедятся, что я не затаил на них зла, не собираюсь мстить за свой арест и восьмимесячное заключение. Пусть их. Это даже полезно, я ведь хотел посмотреть на жизнь в новой свободной России. Вот и посмотрю на всех в куче.
Когда поднялся в номер, обратил внимание на резкий запах мужского одеколона, каким никогда не пользовался. Мне кажется, или подушка была ближе к краю?
Я вызвал звонком коридорного и попросил водки. Он был старой школы и догадался принести еще пирога на закуску и чай.
2 июня.
Предыдущие два дня выдались такие, что записывать было некогда, да и нечего. Навестил знакомых, провел переговоры с издателями. Они намерены выпустить все. Особенно интересуют мои львовские приключения и тюремные дневники. Пьесы тоже готовы взять, но их еще активно играют, так что это я считаю преждевременным. Может быть потом, в последнем томе. Дневники необходимо расшифровывать и сверять, а это большая работа. Издатель понял меня правильно и тут же предложил хороший аванс.
Еще мне хотелось как-нибудь убрать из сборников первую повесть. Она мала и ничего не дает в смысле объема, ее давно все знают, поэтому какой смысл? После известных событий моя охота на генерал-губернатора выглядит наивно, как поиски клада Томом Сойером. К тому же там слишком часто встречается буква Я, а я твердо решил, что с ницшеанством покончено. Ницше изжил себя, как шляпки с вуалью и цветы в петлицах.
Но в этом вопросе они были тверды, как скала. Первое произведение, мировое признание, классика, сейчас так уже не пишут, читатель нас не поймет. Ну и черт с вами, печатайте. Видно судьба моя такая, въехать в историю литературы верхом на этой лошади.
Чтобы решить этот вопрос потребовался целый вечер. Вот, в сущности, и все за три дня. Ну, кроме вечера у Ан-х и встречи с Ел., но о ней писать не буду.
Ночью проснулся от боли в боку. Крыса моя что-то разгулялась. Долго лежал, глядя на светлую пустоту в окне. Заснул под утро, хотя какое к чертям утро, когда белые ночи?
3 июня.
Утром опять гулял по городу, смотрел. Очередей нет, мосты разводят, электричество не отключают. Неужели все? Хотелось бы надеяться. Вспомнился разговор в поезде с одним торговцем. Он долго жаловался на профсоюзы, а в конце сказал:
– Теперь народ ученый и пуганый, немного нынче дураков найдешь на демонстрации ходить.
Это он, предположим, соврал, но прежней безоглядной веры в свободу теперь нет даже у гимназистов.
Пообедал в трактире, умилился, встретив историческую редкость – полового в красной рубахе.
Слежки не заметил.
Вечером встречался с Мережковским