Ларочка. Ольга Пустошинская

будет нас всех кормить, то и он умрёт, одного пайка не хватит на четверых… Боже, помоги мне!

      Я бегу, если это можно назвать бегом, к выходу со двора, ноги у меня ватные и слабые, голова кружится…

      Потом я много раз спрашивала себя: почувствовала ли что-нибудь необычное, не насторожило ли что-то? Нет, ничего такого не почувствовала, а может, просто не заметила, до того была в ужасе от потери карточек.

      Всё изменилось в один миг. Шумно, очень шумно… Мимо меня проносились машины, много машин. Они странные, я никогда не видела таких… Проспект, по которому я час назад переползала через снежные колеи, был совершенно чистым. Снега почти не было, кое-где были заметны небольшие снежные островки. Ведь только что лежали горы снега, я старалась не оступиться в сугроб, чтобы не зачерпнуть валенками!

      Пропали дощатые бункеры и мешки с песком, которыми были заложены окна и сами здания изменились. Моргают светофоры… откуда они взялись, откуда электричество?

      Мне навстречу шли люди. Шли по-здоровому быстро и весело, не сберегая сил. Я давно, очень давно не видела, чтобы ленинградцы так ходили. У нас была особая блокадная походка с наклоном вперёд, будто против ветра, мы шли, едва переставляя ноги.

      У этих людей румяные лица, а не зеленовато-бледные, они идут без шапок, не чувствуя мороза… впрочем, кажется, стало значительно теплее и светлее.