– Я помогу. – Мар-витт Элейн скинула плащ, оставшись в кожаных полосах юбки. Ведьминой юбки, единственной одежды, признаваемой мар-витт для своего чародейства. Волна хлестнула холодной прозрачной плетью, побежала по шее к груди, к острым темным кончикам каждой. Ведьма рванула запястье зубами. Размашисто окропила палубу кровью, пахнущей медью и медом.
«Марион» почти незаметно вздрогнул. Палуба еле слышно взвизгнула, сжимая доски. Скрипнули борта, чуть вогнувшись внутрь. Мар-витт половинила себя, сливаясь с кораблем и даря тому часть собственной жизни, роднилась, связывая воедино свою судьбу и просмоленные доски.
– Там отмель! – она кивнула вправо. – Сейчас на нее не сесть!
Хорне довольно осклабился. Отмель? Хорошо. Его дед пару раз делал сумасшедшие штуки, но возвращался домой. На третьей его новое судно пошло ко дну вместе со шкипером, но дед тогда выкарабкался и снова сделал «Марион» своим главным кораблем.
– Где?
Мар-витт показала еще раз. Положила руку на плечо Хорне, и он… Он увидел.
Матово сияющее пятно, в полутора кабельтовых, напротив острого шпиля скалы какого-то островка.
– Баклберри, право руля! Еще! Еще! Так держать! Рорк!
Громада скрипнула трапом, выросла рядом. Отец его был с Нордиге, черноволосый варвар-горец, осевший в Стреендаме. Сын шел по его следу, тому, что не оказался залит выпивкой. Синяя глина из горшка, постоянно таскаемого в мешке, засыхала на пол-лица и половину груди. А в каждой лапище Рорк сжимал по тяжелому топору.
– Сторожи ее. Дойдет до абордажа – умри, но сохрани.
Рорк выдохнул пар, довольно оскалившись.
– На сколько тебя хватит? – Хорне посмотрел на ведьму, сидящую на коленях, вцепившуюся в доски. Кровь медленно и ровно бежала по змеями татуировки, мешалась с водой, въедалась в палубу. Пока мар-витт слита с кораблем, «Марион» сильнее самой стихии.
Она мотнула головой, закусив губу. Смуглость отступала, становилась пеплом, но пока только на плечах. Скоро бледной станет грудь, живот, бедра. Когда лицо станет творогом, мар-витт провалится в черноту долгого сна. Или умрет.
– Сможешь удержать якорь и цепь, когда скажу?
Агаты глаз блеснули алмазной крошкой. Морское колдовство не просит слов и жестов. Оно молча жрет изнутри болью и высасывает силы. Море жестоко, но справедливо – дает и забирает одновременно.
Элейн кивнула. Хорошо. Хорне обернулся к преследователю. Ойялла, смуглые сукины дети, шли хорошо, залюбуешься.
Эмар разрезал шторм, шел через него, как колун через березовое полено. Дробил тараном волны, раскидывал пену носовым украшением, охотником с копьем, желающим пройти сквозь ребра северян. Ойялла уверенно рвались к добыче, чуя успех шакальими носами.
«Марион» скатился с водяного горба, встретил правой скулой следующего. Мачты гудели, тряслись в напряжении, туго натянутые ванты от воды стали жестче дерева, ветер рвал паруса, но те пока держались. Опаловое свечение не угасало, становилось ближе. Баклберри вел «Марион» по