– Спасибо.
Растерянно поднимаю брови:
– За что?
– За обещание.
– Но это всего лишь…
– Любое обещание рано или поздно требует исполнения. Даже если дано впопыхах и без раздумий. Хотя… Не тот случай.
– Не тот, – киваю. – Значит, ты предлагаешь мне исправлять ошибки?
– Если они были.
– Я поступал правильно?
– Это можешь знать только ты, и никто больше. Меру ответственности мы устанавливаем для себя сами. И стремимся навязать свою точку зрения всем остальным, напрасно тратя силы на возведение заведомо ненадежных мостов там, где всего лишь нужно найти точки соприкосновения.
– Поэтому меня ни к чему не принуждали? Разложили колоду карт и предложили выбрать… Вот только не рассказали, какой смысл сокрыт в каждом рисунке.
– Почему же? Рассказали. С той степенью подробности, которую ты мог понять и принять.
Делаю попытку усмехнуться:
– Не желали тратить силы зря?
– Да. Не желали тратить. Твои силы, – просто и серьезно отвечает отец, и я понимаю, что слышу ответ на все вопросы разом, и уже заданные, и еще только рождающиеся в моей голове.
Почему мне так легко с ним говорить? Почему я не чувствую неловкости и скованности, как в общении с другими родственниками? И не нужно вечно ожидать удара исподтишка… Этому должно быть простое объяснение. Очень простое. И оно есть.
Мой отец – единственный, кто имеет причину ненавидеть меня. Настоящую причину. Не надуманное могущество и туманные возможности, приписываемые мне, а нечто конкретное, яркое и сильное. Разлука с любимой.
– Ты так и не простишь?
– Тебя?
– Ее.
Отец опускает ресницы, потом снова смотрит на меня, и язычок пламени свечи, даже отражаясь в синих глазах, не способен разогнать их мрак.
– Нет.
– Никогда?
– Никогда.
– Так долго… Слишком долго для любой обиды. Неужели тебе не хочется сбросить эти цепи?
– А тебе? Хочется ведь, но ты не можешь. Потому что они необходимы, чтобы жить.
– Злость помогает тебе оставаться в живых?
– Не злость, а память. Так же, как и тебе.
Отец направляется к двери и, проходя мимо, касается кончиками пальцев моего плеча.
– В любом случае, ей не доставляло удовольствия то, что она делала.
– Мне тоже… не доставляет.
– Работа и не должна быть приятной. Но нельзя уделять все внимание только одному из дел, когда очереди ждут сотни других.
Оборачиваюсь и смотрю на строгий силуэт в дверном проеме.
– Я должен ими заняться?
– Ты ничего и никому не должен, что бы ни твердили все вокруг. Но дела будут рады, если заполучат тебя хотя бы на мгновение. Тебе ведь нравится радовать других?
Нравится. Но откуда он это знает? К тому же…
– А тебя я когда-нибудь смогу… порадовать?
Задумчивый взгляд в ник�