Иду дальше, легко проводя ладонью по стене.
Наш знаменитый Мартышкин угол. Пушистый серый котейка, запущенный в новый дом, лихо взобрался по мягкому пеноплену до самого потолка. Котёнка назвали Мартышкой, а угол с тех пор приманивал всех потомков нашей первой кошки.
Моя девичья спальня. Моя первая отдельная комната. Какое это было счастье! Здесь я пряталась ото всех и мечтала. Мягкие игрушки, много книг и альбомов. А здесь… в старой деревянной шкатулке хранился дневник и письма про любовь… от любимого…
Родительская спальня. Не вспоминать, только не вспоминать! Не удалось – непрошенные слёзы потоком льются из глаз, комок в горле не проглотить. Боль, на всю жизнь, навсегда…
Светлая большая комната – сюда мы принесли маленький комочек огромного счастья – дочку. Счастье обволакивает, убаюкивает, ласкает…
Он теперь часто вредничает. Ни с того, ни с сего гаснет котёл, начинает возмущённо скрипеть паркет, лопаются новые лампочки в старом светильнике. И я утешаю, успокаиваю, уговариваю. Он слушается. Чаще всего…
Я закрываю дверь на замок, спускаюсь по ступенькам, разворачиваюсь.
Низкий тебе поклон, мой родной, мой любимый. Моё место силы.
Мой ДОМ.
Я вернусь
Простые радости
Алёнка откинулась на тощую больничную подушку, от которой ощутимо пахло хлоркой, натянула до подбородка колючее одеяло и выдохнула:
– Хорошо-то как!
– Что здесь может быть хорошего? Ванны в палате нет, одна раковина, а купаться извольте в общем душе в коридоре. Мутная жидкость, не иначе, как суп из табуретки, котлеты, скорей всего, из туалетной бумаги с луком. Компот из сухофруктов, который испортить невозможно, и тот несёт половой тряпкой. И это они называют обедом! – полная дама в вельветовом домашнем костюме скривилась и брезгливо поджала губы.
– А мне девчонки пижаму принесли, – невпопад ответила Алёнка. – Как замечательно!
– Пижаму? И что замечательного в пижаме? Это вообще не комильфо —среди бела дня обряжаться в пижаму. Больница – не повод распускаться, – пожала плечами дама, раскладывая пожитки в покосившуюся трёхногую тумбочку.
– А ещё мне передали тёплые носки, их мама вязала из шерсти нашей козы Марфы, – продолжала радоваться Алёнка, высунув из-под одеяла ногу в толстенном пуховом носке. – Я теплолюбивая, всё время мёрзну, а теперь совсем-совсем согрелась, – прижмурилась она от удовольствия.
– Ты откуда взялась, блаженная?
– Из реанимации, – смущённо улыбнулась Алёнка. – Меня по скорой прямо с лекции по истории привезли, с перитонитом. Прооперировали и пять дней держали в реанимации. Думали, не выживу. А я оклемалась. У нас вся родня живучая. Знаете? – она приподнялась на локте. – Ко мне девчонок не пускали. Я, когда в себя после операции пришла, стала медсестру просить, чтобы хоть на минуточку, хоть одним глазком. К дядьке, что напротив лежал, два раза посетителей