Меня как громом поразило. Всё сразу. И то, что тётка меня признала за тайного почитателя Верочкиных крашеных волос, и то, что Верочки скоро тут не будет. А мне казалось, что всегда я буду начинать рабочий день с приветствия Верочки моей. Моей! Ну вот! До чего додумался – уже «моей»! Только узнал, как зовут, и сразу «моей»! Всё это моментально пронеслось у меня голове. Я схватил газету как нашкодивший мальчишка, и быстро пошёл прочь, ничего не ответив, но… выдав себя с головой. Наверняка, Верочке всё доложат. А может, она специально «приболела», чтоб меня рассекретить? Ах, презренная! – как сказал бы Отелло, – ухмыльнулся я. А может, она правда приболела? Ведь, восполенье лёгких, например, это очень серьёзно. Не дай бог что! Тут я совсем огорчился, что попал… попал на любовь, как пела из хрипящего приёмника неумолимая Сердючка.
И я очень рассердился на Верочку. Что она дорабатывает, что она меня как бы обманула, ведь я подумал, что она тут постоянно работает. И что она приболела, и что эта тётка мне сказала, что Верочку Верочкой зовут.
Я не пришёл в киоск на следующий день. Я думал. Как… как быть, и как Верке отомстить! – О-па! Уже Веркой она стала.
Ну и ладно. Верка, так Верка.
Пришёл через день. Верочка явно толи болела, толи из-за меня так. Тёмные круги под глазами, припухшие губы. Как от слёз. Здравствуйте, сказал я официально. «Спорт экспресс, пожалуйста, …… И после паузы добавил убийственное, «Верочка». Она вся просияла, заметалась. Не могла найти издание, улыбнулась, а потом рассмеялась. И тихо сказала, – «значит, это Вы вчера разговаривали с тётей…»
Я пригласил её в кафе. Вернее, в пиццерию. Я страстно люблю пиццу. Зашёл за Верочкой в конце рабочего дня. Она нелепо вырядилась – на шпильках, в короткой юбке и дутой курточке по моде. Мы пошли.
«Как здорово! Я так хочу в пиццерию! Меня никто не водил ещё! – она тараторила и тараторила. «Ещё!» – подумал я, и почему-то зло. Значит, сразу настраивается на недолговечность отношений? Будет ей недолговечность! – пробурчал я про себя. Я вёл её сначала за руку. Потом под руку. Потом приобнял за талию, и никаких протестов от неё. Я знал, что она совсем молоденькая, что учится, и торчит на каникулах в киоске целые дни с утра до вечера. Жизни-то и не знает ещё. Но меня обозлила такая податливость. И не знакомы-то по сути.
Я говорю – «Какая ты милая!» А она только улыбается. А я так потихоньку сворачиваю с улицы во дворик. А она смотрит на меня, и не заметила. Только у двери парадной оробела, начиная понимать. А я ей уверенно – «Ну, что ты! У нас же любовь?!» Мы зашли в парадную, и она не знала, как и что будет. Совсем смутилась и растерялась.
Минут через пятнадцать-двадцать мы вышли из парадной… Я прикурил, а она смущённо одёргивалась.