Я лежала зажмурившись. Не шевелясь. Еле успевая перехватывать воздух. Закусывая от боли и так уже разбитые во время поцелуев губы. Как если б меня положили на операционный стол и сказали. – Ну, неприлично так бояться. Всем когда-нибудь приходится делать клизму. Или, например, глотать кишку. Или сдавать кровь из вены. Не мешай доктору. Нужно просто немного потерпеть.
Интересно, ему так же больно как и мне? И я вспомнила свои болевые ощущения, когда по маминому велению, фаршировала яблоками недоразмороженную утку, и мою руку больно обжигали холодом и царапали оледеневшие ребра в её недрах, а мне нужно было затолкать в неё несколько больших яблок. И я это сделала. Хотя казалось по началу, что и одно-то не затолкаю, такое маленькое было отверстие и такая сдавленная и смерзшая внутренняя емкость. И утка несколько раз вырывалась из рук и падала то на пол, то в раковину, выталкивая на лету из себя то, что с таким трудом удалось недавно запихнуть. Прежде чем мне удалось втиснуть в неё все требуемое. Правда, утке уже давно не было больно. Она ведь была мертвая и замороженная. Он мог бы со мной и понежнее. Ведь я же не утка, я живая! Возвращаясь из воспоминаний в реальное время подумала я.
На часах не было ещё и пол первого, а мне казалось, что прошла целая вечность, когда он слез с меня и стал натягивать прямо так, на голое тело, джинсы. Смущаясь своей наготы.
Зря. Зря я терпела. У нас не вышло. Видимо я какая-то неправильная женщина, если уже у второго мужчины не получается сделать то, что надо всем мужчинам.
Я последовала его примеру и, пряча глаза, стала быстро одеваться. Пуговицы на блузке не поддавались. Хотелось рыдать. Нужно было что-то сказать. Но я не знала, что говорят в таких случаях. Тогда, памятуя, свой «первый раз», я на свой страх и риск, потому что если меня, например, вырвет тут, прямо на покрывало, это будет ужасно, сказала ему, что «в прошлый раз в такой ситуации я..эээ… все же смогла доставить партнеру удовольствие, и что можно попробовать». Но его это взбесило, он нагрубил, что не знает, что ещё мне после всего нужно. Что я – бревно, и невозможно нормально что-либо сделать. И вина, в том, что сейчас произошло, полностью на мне, а не на нем. После чего обозвал.
То есть он даже не оценил мой порыв, хотя наверняка не испытал и половины моих болевых ощущений. Сдерживаться больше не было сил. Я зарыдала.
В телике кто-то пел и шутил.
Максим ушел из комнаты на кухню, прихватив с собой салатницу с оливье. А я так и сидела. На покрывале, в криво застегнутой кофте. И ревела ещё с пол часа.
Если бы у меня осталась хоть капелька самоуважения, я бы немедленно ушла. Но домой ехать сейчас я никак не могла себе позволить. Родственники все поймут. Или надумают ещё хуже, чем есть. Что меня, например, изнасиловали.