Актеон. Иван Панаев

Долговки – прогремела по целой губернии. На двух картинах живописец изобразил своего барина, по его приказанию, в разных моментах его деятельности. На одной картине, занимавшей почти всю стену, барин представлен был величественно сидящим на коне, в охотничьем платье и картузе, спускающий со своры двух любимых собак своих, Зацепу и Занозу, на матерого русака, только что выгнанного гончими из острова… На другой он являлся в архалуке и с нагайкою в руке, любующимся на одетого по-рыцарски шута, своего любимца, которого конюх сажал на лошадь. Предметом третьей картины была жирная нимфа, покоящаяся в лесу, списанная с дворовой девки Палашки, и сатир, смотрящий на нее из-за кустов.

      Петр Александрыч занялся рассматриванием этих картин в ту минуту, как Прасковья Павловна разговаривала о чем-то с своею невесткою. Последняя картина в особенности привлекла его внимание…

      Нимфа Палашка, по странной прихоти природы, как две капли воды походила на горничную Прасковьи Павловны Агашку, которая в эту минуту выглядывала из полурастворенной двери на приезжих господ. Это сходство не ускользнуло от любознательного Петра Александрыча. Заметив Агашку, он улыбнулся про себя с приятностию.

      Между тем Прасковья Павловна приветливо обратилась к своей невестке.

      – А что, Оленька, – сказала она, – я слышала, что ты удивительная музыкантша?

      – Еще бы! – воскликнул Петр Александры?. – Ее в Петербурге ставили наряду с первыми пианистками. Недаром же я прислал сюда рояль… я за него заплатил тысячу восемьсот рублей. К тому же она еще певица: у нее премилый голос!

      – Приятно иметь такие таланты, моя душенька, очень приятно. Уж я воображаю, как ты блестела в свете и как мой Петенька, глядя на тебя, радовался. Ведь ты, я думаю, беспрестанно была на балах, дружочек?

      – Нет, я выезжала мало, только к самым близким знакомым, – отвечала Ольга Михайловна.

      – Мало? Отчего же мало, мое сердце? Почему же молодой женщине не выезжать?

      Дочь бедных, но благородных родителей улыбнулась и возразила:

      – Вероятно, вы шутите?

      – Совсем не шучу, – сказала Ольга Михайловна, улыбаясь, – отчего же это вас так удивляет?

      – Ах, помилуйте, как же не выезжать на балы?

      – Она у меня такая странная, – заметил Петр Александрыч, потягиваясь на диване, – я хотел ввести ее в высший круг, а она и слышать не хотела. Она наклонна к меланхолии – это болезнь; я все говорю, что ей надо лечиться. Я предлагал ей самых первых докторов, которым у нас платят обыкновенно рублей по двадцати пяти, даже по пятидесяти за визит, – да она не хочет.

      – Олечка, ангел мой! Правда ли это?

      – Нет, вы не верьте ему; он обыкновенно все преувеличивает, – я совершенно здорова.

      В эту минуту Петр Александрыч смотрел на дверь, откуда выглядывала Агашка.

      – Деревенский воздух поможет тебе, моя душенька. Недурно бы тебе декохту попить…

      – Выборничиха к вам пришла, – пробасил вошедший Антон.

      – К кому «к вам»? – возразила