Фрагменты и мелодии. Прогулки с истиной и без. Константин Маркович Поповский

друг другу, поедающих друг друга и друг друга ненавидящих, истин с хорошим аппетитом и острыми зубами. Впрочем, если и все истины вдруг окажутся совокупны и составят, наконец, одну единственную Истину, то, как знать, не появится ли сразу вслед за этим какая-нибудь маленькая истина с наглой физиономией, на которой мы прочитаем явное желание наплевать и на всю совокупность истин и на каждую из них в отдельности? – Одного этого предположения (которое тоже ведь есть своего рода маленькая истина, – хотя бы по одному тому, что нельзя, как не старайся, доказать обратное) кажется достаточным для того, чтобы от чаемой гармонии не осталось и следа.

      11.

      ЦАРСТВУЮЩАЯ ИСТИНА. Истина царствует? Никакого сомнения. Но не стоит забывать, что помимо этого она еще хихикает, плюется, скалит зубы, капризничает, играет с нами в прятки, свистит, когда ей этого хочется, быть может, даже испражняется или совокупляется с себе подобными или, скорее, все же с себе неподобными истинами. Она подмигивает, прихорашивается, говорит глупости, скандалит и флиртует; но самое главное, Истина лжет, лжет на каждом шагу, даже тогда, когда она говорит правду, – может быть больше всего именно тогда. При всем том, Истина остается Истиной; она повелевает нами, простыми смертными, которым в силу прирожденной слепоты дано слышать только ее царственные повеления. И хотя смертные тоже хихикают и лгут, но можно ли сравнить свободную и вдохновенную ложь Истины с тем обезьяньим, годным лишь для обезьяньих ушей языком, на котором мы обманываем и себя, и других? Ведь по самой своей природе наш убогий язык способен вмещать только правду. Оттого язык божественной лжи также похож на наш, как язык Гомера на крики и сопение павиана. Правда, время от времени мы имеем возможность убедиться, что валаамова ослица – не такая уж и редкость на нашей земле. Вдруг то там, то здесь, среди моря косноязычной правды, поднимаются фантастические и иллюзорные островки лжи. Не потому ли Истина так снисходительна к философам, что они, в отличие от прочих, обладают потрясающей и редкой способностью лгать, – способностью позаимствованной, конечно же, у самой Истины, – лгать, забывая всякий стыд и отдаваясь этому с вдохновением, достойным корибантов?

      12.

      Если всегда (или почти всегда) мы сами предпочитаем необходимости свободу, то есть ли у нас основания отказывать в этом Истине? Истина всегда пребывает вечно и неизменно? Чудесно, – и пусть себе и дальше пребывает в неизменности, когда ей этого хочется. Ну, а когда не хочется? Ведь, по правде говоря, с пребывающей Истиной мы встречаемся только в философских трактатах, где она, и в самом деле, ведет себя некоторым образом, как пребывающая. Ну, а в других местах? За столом, в лесу, в любовной игре, в ненависти или печали, – разве не в свободе сталкиваемся мы с ней лицом к лицу, и разве не сама она свободна выбирать, явиться ли ей перед нами вечно пребывающей или одержимой, сумасшедшей, лживой, с целомудренным ли выражением на челе или с искривленным сладострастием ртом?.. Быть может, наше