Оборачиваюсь: пара завершила действо и застыла. Моя спутница глядит на блаженно изнемогших со жгучим сопереживанием; до чего меня тянет поцеловать её! Мы выходим наружу, впереди вырисовываются широкие смутные пятна. Глаза после яркого света не сразу схватывают очертания кустов.
Воздух невозмутимо тих, нас обволакивает густая душноватая теплынь. С озабоченно-деловитым гудением пролетел жук. Мне представляется, что он подвыпил, но крепко помнит о некой важной цели. Девушка приблизилась к кустам и, отстраняя рукой ветви, вошла в прогалину; иду следом. Где-то близко в листве ворохнулась, чуть пискнула птица.
Я несколько раз уже прикоснулся к телу моей спутницы, теперь тронул ладонью её плечо, но она не остановилась. Путь нам преградил плетень с одичало разросшейся по обе стороны высокой травой. Девушка осторожно пошла вдоль плетня, открыла калитку, мы оказались среди яблонь.
– Добро пожаловать или от ворот поворот! – было вдруг сказано со зловещей издёвкой.
Я страдал, не понимая, отчего отношение ко мне стало иным. Хотелось думать: нет-нет, это не всерьёз! Ночь дышала истомой и что, казалось бы, могла сулить, как не упоение? Нас обступал сад, за деревьями темнел дом, чью шиферную крышу выбеливал свет луны. Та, кого я в мыслях уже страстно ласкал, направилась к постройке: по виду, летней кухне. У двери порывисто прошептала мне:
– Не злись, но не нравишься ты больше!
– Что я сделал не так? – мой голос дрожал, и я едва не выругал себя от досады.
– Только полезь… – произнесла она с угрозой и повернула голову в сторону дома, – окна открыты, отец и мать спят чутко – сразу вскочат.
Я молчал, невыразимо страшась одного: что придётся уйти. Она шептала:
– Сперва не нахальничал, смотрел на нас, будто перед тобой незнамо какие бесстыдницы. А как никто не видит, начал прилипать. Ишь! Я этого не люблю!
– Милая… – прошептал я покорно и елейно и принялся нанизывать одно ласковое выражение на другое…
Она следила за мной: обнажённая, ладная, угрюмо насторожившаяся.
– Не улестишь! Мне твои слова – против души! Вы, городские, – люди притворные.
– Не городской я вовсе! В маленьком посёлке вырос.
– Но теперь-то в институте учишься…
– Это вина моя?.. – прошептал я жалобно.
Она бросила запальчиво:
– Студент-умник! Будешь в институте своим подружкам рассказывать, какие деревенские девки бесстыжие, да и дуры ещё! как ты им головы кружил.
Негодующая прелесть вошла во флигелёк, включила электричество и плотно закрыла дверь перед моим носом. В отчаянии я невольно возвёл глаза к небу. В нём стоял твёрдо очерченный месяц, лучились звёзды, испуская волны какого-то сладко будоражащего магнетизма. Смятение и горчайшая тоска внезапно родили во мне позыв к творчеству,