Белое дело в России. 1920–1922 гг.. Василий Цветков

столько на почве политической и партийной борьбы (какой там Савицкий партийный человек?!), сколько под влиянием постоянно уязвленного самолюбия во время Кубанского похода определенно презрительным отношением к ним чинов Добровольческой армии». По мнению атамана, дело «самостийников» было «осуждено на уничтожение», однако они стремились «играть» в «расчете» на союз с Петлюрой, а затем на неудачи ВСЮР и армии Колчака. Не случайно в момент приближения Восточного фронта к Волге «самостийная группа» уже собиралась «сложить оружие». Неудачи на фронте ВСЮР дали им надежду на возможность захвата влияния в Раде, но в конечном итоге их попытки провалились и они добровольно пришли к атаману. «Оказалось, что за спиной самостийников ничего и никого не было и они будировали за свой лично страх». Что касается дезертирства из кубанских полков, то это «результат усталости, шкурничества, недостатка надзора в войсковых частях и общей расхлябанности», а отнюдь не «самостийничества».

      Велики были психологические последствия «кубанского действа». Филимонов отмечал, что неизбежно «усилится подпольная работа оставшихся самостийников, агитация в пользу дезертирства и зеленоармейства». Нужно ждать падения доверия «к лучшим представителям казачества, мечтающим о сближении всех казачьих областей и создании особого казачьего союза (Юго-Восточного Союза. – В.Ц.) как оплота Государства Российского» и наряду с этим «усиления популярности ничтожных и невежественных людей, ныне поставленных в ореоле мученичества». Преодолеть эти негативные последствия можно было, как считал атаман, дав «уродливому явлению естественно рассосаться или быть осужденным самим населением». Но для этого «нужно только время». Подсознательно ощущал это, очевидно, и Главком. «Вынужденный в силу государственной необходимости на применение суровых мер, – отмечал позднее Деникин, – я знал, что удар по кубанским демагогам косвенно отзовется на самосознании кубанского казачества». Исходя из результатов осенней сессии «можно было думать, что укрепление новой власти остановит тот процесс разложения, который в течение более года точил организм Кубани». Но сохранялась «затаенная обида» за «нарушенный суверенитет». Даже атаман Успенский в завершении сессии Рады говорил о готовности «сделать так, чтобы никакие посторонние силы не мешали строить нашу жизнь так, как нам угодно»[105]. «Нельзя не отметить, – вспоминал один из депутатов Донского Круга, – что отношения с казаками в первые месяцы деятельности Особого Совещания были гораздо ровнее, корректнее и добросовестнее, чем впоследствии. Только после летних побед 1919 года и занятия Орла Добровольческой армией Особое Совещание почувствовало себя Всероссийским правительством и изменило тон… Последующий отход от Орла и затем уже бегство от Харькова не произвели своего действия: даже в декабре Особое Совещание сохраняло свой великодержавный тон по отношению к своим «союзникам», как называл казаков генерал Деникин