«Признаки в ощущениях таковы»
Предписание.
Сего дня, двадцать первого сентября две тысячи сто девяносто шестого года прежнего счисления, он же тридцать второй год Свободы и Смирения, мобильной службе Комитета воздаяния предписывается произвести оперативное изъятие гражданина конфедеративного округа 37 свободной территории Реутов-6, биоединицу уровня 0-0-22:
– Стейн Тимофей
Причина: терминальное состояние.
Время фиксации: 21 – 09 – 32 Свободы и Смирения, 22 часа 06 минут.
Начало акции изъятия (заполнять строго от руки! за личной подписью начальника мобильной группы!): 22 часа 32 минуты
Решения о проведении санации будет принято дополнительно капитаном Комитета уважаемым Гуром Борисси по представлению рабочей группы.
Внимание! Материалы оперативной разработки привлечённых агентов в рамках оперативной акции «Терминал-1» не подлежат общему учёту в канцелярии Комитета.
Хранение в особом режиме!
Уровень 0-0-22. Биоактивность понижена. Состояние «Нигредо».
Двадцать два. Сумма – четыре.
Цифровое обозначение смерти.
Настойчивая фиксация на образах распада, ухода, небытия.
Холод. Сухо-горький вкус земли, мучительно тянущий желудок на выверт.
Монстры, чудовища, нежить.
Некорректируемое депрессивное состояние.
Ноль – на первом уровне. Отсутствие социальной мотивации.
Ноль – на втором уровне. Отсутствие социальной активности.
На третьем уровне – двадцать два. Шелестят бумажные розы.
Стейн, это приговор. Правда, Тима?
– Вам известна причина вашего ареста?
Старая, добрая, тёплая на ощупь бумага. Так давно не прикасался к ней! Пластик холодный, полимер холодный, всегда холодный – когда бы ни коснулся его.
Всегда, чёрт бы его драл! Всегда!
Мычу, киваю в ответ.
– Я слишком печален. Так, кажется?
Офицер улыбается.
– Так, друг мой. Так. У нас мало времени. Мало, потому что вы очень печальны.
К делу?
– К делу! Лекарства вам давали? Укол?
Киваю в ответ. Возвращаю копию предписания.
Отчего отпечатали его на бумаге? Такая расточительность… Такая честь для простого «аута» получить такое роскошное, бумажное, с печатью Комитета – в распоряжение. Хотя бы на три минуты.
И сколько времени потратили на меня добрые санитары!
– Ещё обследование…
Поёживаюсь. Зябко. Отобрали одежду. Да, так себе одёжка была. Потёртые полимерные брюки. Серо-стального цвета. Красная, из лаковой бумаги, накидка – подарок благотворителей.
– У вас долг? И проблемы в личной жизни?
У меня нет проблем в личной жизни. У меня нет личной жизни.
Теперь без одежды. Не считать же одеждой бледно-зелёный больничный мешок из прорезиненной ткани, что набросили на меня комитетские санитары.
Улыбаюсь.
– У меня проблем уже нет. Проблемы кончились.
Офицер улыбается.
– Мы в курсе, Тимофей. Социальная ангезия с летальным исходом. Печальный результат психологической травмы…
Мужичок приторно-интеллигентского, прямо-таки вызывающе профессорского вида (синяя академическая мантия, золотистая налобная повязка, просветный ридер сжимает длинными свечными пальчиками, бородка – как положено, торчком и спутанная) сидит в уголке кабинета.
Тихо сидит, но быстрыми глазаками сверкает в мою сторону.
А тут он голос подаёт. Хихикает. И не как-то робко, тихо, в кулачок. Очень даже громко. Потом прыскает, слюной обмочив поднесённый ко рту кулачок.
– Ангедония! Ха! Вот этот случай! Он не испытывал удовольствия от варки в котле нашего дегенеративного социума! Какой редкий случай!
И снова: «хи-хи-хи!»
По хозяйски себя ведёт. Я сразу это почувствовал. Сидит вроде и незаметно, но ведёт себя…
Кто такой? Что забыл этот огрызок образованский в комитетском кабинете? Зачем к капитану заглянул?
Не из любопытства же. По мою душу… Собирает материалы для очередного доклада?
Может, и собирает. Но стали бы гада такого в Комитете принимать. И двери перед ним открывать. И навытяжку…
И представить себе не мог, что можно сидеть навытяжку. А капитан вот сидит. Перед «профессором» худосочным тянется (я сразу странного мужичка стал мысленно называть профессором… ошибся, конечно… кто ж первому взгляду верит!)
Чего тянется?
Вот, перестал тянуться. К делу перешёл.
– Терминальное поведение в социально опасной форме…
Провёл