Планерку открыл Шерстюк И.И., который сурово кинул свой взгляд в зал и процедил: «Пжлсссста отчитываемся».
Первым вышел на отчет дежурный администратор Блем Андрей Готфридович, заведующий отделением переливания крови. Отчет его был всегда исчерпывающе лаконичен – ночных проверок и рейдов не было, инцидентов не было, ничего не сгорело и не отвалилось, звонков с горячей линии не поступало, все накормлены и обслужены.
За дежурным администратором вышел отчитываться первый дежурант по хирургии Вова Коркин. Он взошел на трибуну, театрально бухнул толстую пачку с историями на кафедру, осмотрел зал и начал наиподробнейший отчет в эпилептоидной манере, докладывая все мельчайшие подробности, детали и обстоятельства. Его отчет всегда занимал не менее 15 минут, поэтому орлиный глаз Шерстюка начал тускнеть, а лицо стало еще более каменным к концу доклада. Далее один за другим выходили ответственные дежуранты по разным профилям и докладывали, докладывали, докладывали. Подошла очередь Либермана, который к середине планерки уже не думал про муху и находился состоянии анабиоза, однако, когда очередь дошла до него, адреналин сделал свое дело. В обмякшее тело пришли тахикардия, учащенное дыхание и легкий тремор конечностей. Либерман сгреб себя с кресла, вышел на трибуну и на одном дыхании отбарабанил про ночные обращения, операции, госпитализации и результаты многочисленных обследований в динамике у поступивших пациентов. Затем доложил о ночной смерти. Отчитавшись, Лёва вернулся на свое место и стал разглядывать затылки впереди сидящих коллег.
Планерка шла своим чередом, последним отчитывающимся врачом была дежурный терапевт по стационару – очень пышная, агрессивная и давно перезрелая дама с невообразимой прической типа «клумба из сена». Звали ее Вера Валентиновна Кадацкая, внутрибольничное прозвище Фляга, которое она получила на дне медработника, поразив всех способностью пить крепкие алкогольные напитки в неограниченных количествах. Почти окончив свое выступление, она повернулась вместе с кафедрой, за которой стояла, в сторону начмеда по терапии и с ехидцей в голосе стала рассказывать, как весь день и всю ночь напролет спасала от напряженного пневмоторакса пациента Дымочкина и никто из торакальных хирургов к ней на помощь не пришел. Рассказ был украшен пространными размышлениями о коллегиальности и медицинской этике, масках болезней, всевозможными небылицами и трогательными воспоминаниями. В итоге пациент, конечно, жив, но поведение Либермана ее глубоко возмущает.
Сидящие в зале терапевты стали цокать языками и вертеть головами в поисках этой сволочи Либермана. По меньшей