оставаясь в душе флибустьером,
на широких просторах суд'еб.
Прошепчи мне про дальние дали,
где тепло от сверкающих звёзд,
чтоб нашли мы, что долго искали:
млечный путь среди белых берёз.
Мне ключи от волшебного слова
подари, дай прочувствовать вкус,
чтоб рождались из звука простого,
не слова, а мелодия чувств.
Евангелие от фонаря
Круж‘ат снежинки мотыльками,
купаясь в свете фонаря,
внизу их ждёт холодный камень:
последний таинства обряд.
Кружась меж небом и землёю,
за миг познав и рай и ад,
от следом падающих скроют,
что нет для них пути назад.
Весна придёт на смену стужам,
храня, как память их любви,
под фонарём большую лужу,
чтоб в ней плескались воробьи.
Вначале было слово
В начале было слово и в конце,
а между ними время пролетело,
виски припорошило цветом белым,
морщины разбросало на лице.
Подкралась старость тихо, невзначай,
между словами здравствуй и прощай.
Трава-мурава
Когда упадёшь ты в траву-мураву,
и отыщешь с ней общий язык,
увидишь иначе небес синеву,
и взгляд на тебя стрекозы.
О многом расскажет трава-мурава,
про то, что давно позабыл,
напомнит из детства такие слова:
всё встанет внутри на дыбы.
Закроешь глаза и почувствуешь сам,
вдруг привкус рассветной зари,
и, если ты думаешь, это роса:
это слёзы рассвет обронил.
Жёсткий вагон
Вагончики качаются,
колёсики: тук-тук.
Всё в жизни возвращается
на свой начальный круг.
Звон ложек, подстаканников,
мельканье фонарей,
как милостыню странники,
ждём у своих дверей.
Салон-вагоны з'аняты,
лишь в жёстком есть места,
там приютили странники
на краюшке Христа.
Летит состав, качается,
как в парке карусель,
и долго не кончается
из прошлого туннель.
Старый дом
Старый дом идёт под снос.
Опустевшие квартиры,
как столешня после пира,
словно преданый Христос.
Он устал, и всем простил,
и давно готов уж к сносу,
хоть и держит ряд стропил,
крышу старую, как посох.
Жаль бездомных воробьёв,
да сверчка за стылой печкой,
их впредь никто не позовёт,
на заветное крылечко.
И не всхлипнет под ногами,
скрип рассохшихся дос'ок,
и всё то, что было с нами,
как вода уйдёт в песок.
Дом снесли, на пустыре,
бродят серые вороны,
грай звучит их похоронный,
словно памяти обет.
Слёзы счастья у соседа:
всё не вечно под луной,
а