Не особо стесняясь, но отмечая взгляды двух контролёров, темная фигура смерти, встала со своего трона и направилась к той самой вожделенной двери. Коса, что была всегда при нём, а точнее её изящный лучок органично погрузился в подобие дверного замка. Синее пламя, пробежавшее по кромке лезвия, отворило вход в архив.
В каждой из трех, открывшихся взору, серых, обшарпанных стен комнаты, зияло по проходу. Переходы, между такими же, отличавшимися лишь размерами комнатами, представляли собой отсутствующие бетонные блоки в определённых частях стены. В каждой комнате потолок заменяло собой колесо, где одно, а где и все десять, разных размеров, но одинакового назначения. Если попытаться заглянуть за них, то из каждой комнаты будет угадываться очертание чего – то похожего, но совершенно не полного. Все эти маховики библиотеки, оказывались частью одного большого колеса. Маленькие подвижные шестерёнки, одного большого неподвижного колеса. Это и был хваленый архив. На каждом колесе закрепленные косы, а на каждой косе книга, точнее живая книга – душа. Коса могла вместить в себя множество судеб, но не все. С течением жизни, а точнее смерти, одни воспоминания накладывались на прошлые, заменяли собой предшествующий опыт, знания терялись. Но тут, в этих комнатах, находились совершенно особенные косы. На них было записано по одному живому воспоминанию. Когда какая-нибудь смерть ловила, значимую, интересную душу, директор изымал косу и ту самую душу что была на ней, из всеобщего баланса. Память косы полностью стиралась, и сама она помещалась в архив, вместе с навечно пленённой душой. Узником душа становилась не за счёт “крюка”, на который была насажена, а за счёт оков, что были на всех книгах архива. Они подавляли процессы пробуждения души, и она находилась всегда в полу сонном, обморочном мареве. Так было раньше.
В первой комнате потолок заменяло собой три колеса, одно крупное, два размером поменьше. Директор подошел к тому что поменьше и взявшись за одну из кос легонько крутанул маховик. В момент соприкосновения с косой он почувствовал отголоски убийства, убийства ребенка – на импровизированной карусели вращались души детей.
– Никогда не понимал, почему именно с этой комнаты начинается архив, – задала риторический вопрос смерть, вошедшая в комнату из правого провала.
– Она единственная осталась целая… – Начальник поднял голову к резному потолку и как будто бы разглядывал шестеренки, – Здравствуй.
– Привет, – смерть прошла вглубь комнаты.
– Как работа?
– Одну комнату разобрали, в восемнадцати еще ведутся работы.
– Четыре комнаты нетронутыми еще остались? – припомнил директор, заглядывая в правый проем.
–Да, но думаю, душ на них не хватит.
– Сколько кос свободных?
– Сорок одна, одиннадцать, скорее всего тоже в скором времени освободятся.
– Много…
– Сложно понять зачем они здесь, отнести к какой – то комнате.