Мертвые боги оставили свои могилы как приюты для своих каст, места, где наследные права усиливались настолько, что могли поспорить даже с мощью чародеев. Поверх каждой могилы бога Фениксов в Саборе высился королевский дворец – не столько жилье, сколько демонстрация власти. В пределах его стен любой из потомков Амбры мог в той или иной мере вызывать огонь. Но вне Думосы – вероятно, впервые – принц Жасимир был бессилен.
Она взглянула на Па. Тот снова сдерживал улыбку. Он расставил все точки над «и» четко и внятно: у принца остается его сталь и любимчик Соколенок, а у Ворон остаются его зубы.
Фу бросила зуб в костер. Он будет гореть столько, сколько она пожелает, пока не исчезнет искра. Трупожар вспыхнул с треском, белые языки пламени устремились следом за роем искр. Фу отряхнула руки, отошла на несколько шагов и покосилась на лордиков. Может, теперь они оставят эту свою высокомерную чепуху.
Тавин изучал клюв маски.
– Что тут делает мята?
В ответ Па только свистнул, давая сигнал к выступлению.
– Выдвигаемся, – перевела Негодница лордикам.
Телега утвердительно скрипнула.
Фу отвернулась к костру и стала его рассматривать. Довольно скоро звуки шагов и стоны дерева на дороге стихли в ночи позади пламени.
Ее ладонь зудела, напоминая о щекочущем огне. Зуб оказался таким старым, а искра – такой маленькой. Их хозяин был мертв уже не одно десятилетие, быть может, не одно столетие. И все же на одно короткое мгновение, если бы она позволила, они бы вспыхнули с такой яростью, что озарили бы Сабор от гор до побережья.
Часть ее хотела этого.
Это было неправильно. Мысль каталась у нее в голове, как зуб на ладони. Она вовсе не собиралась спалить весь мир, нет. Она просто хотела, чтобы мир знал: она может.
– Хреновый уговор.
Голос Подлеца нарушил шипение трупожара.
Фу покачала головой, стряхивая мысли об огненной жестокости.
– Уговоры всегда хреновые.
– Но не настолько.
Сейчас, когда не нужно было пыжиться перед Па или лордиками, усталость после долгого-долгого дня подтолкнула ее терпение к самому обрыву. Да, раньше, когда они вдвоем еще ускользали в укромные рощи, она выбирала в отношении Подлеца выражения помягче. У них был свой негласный уговор: каждая стая Ворон получала одного вождя, так что, пока они еще были вместе, они разделяли друг с другом чуть больше, чем самое насущно необходимое. Однако миновала уже далеко не одна луна с тех пор, когда они в последний раз тянулись друг к другу, и ее самообладание заметно поизносилось.
– А ты бы что сделал? – буркнула она.
По мере затухания трупожара, уступившего место ало-оранжевому пламени древесины, лицо Подлеца погрубело. Рука потерла скулу.
– Я бы перерезал им глотки еще там, в их мерзком дворце.
– И пусть Олеандры резвятся на свободе?
Он плюнул в огонь.
– А это важно? Принц – ссыкло