Кровь…
Кровь была везде. Капала с лица на плащ. Заливала глаза, окрашивала все красным. Он пошатнулся, чувствуя, что в глазах темнеет.
«Не смей терять сознание, – приказал он себе. – Никаких обмороков!»
Тут кто-то громко взревел, и Марцелл, повернувшись на крик, успел увидеть несущегося на него мужчину с обломком доски в занесенной руке. Отшатнувшись, он оступился и рухнул с помоста прямо в кипящую внизу кашу.
Марцелл расталкивал сотни тел, нащупывал подошвами землю. Пробивался вперед, отгоняя подступающую дурноту: только бы не лишиться сейчас сознания. Как в тумане он различал темные, тусклые от грязи коридоры, слившиеся в один бесконечный лабиринт. Планета вращалась под ногами, он чувствовал, что из разбитого лба еще сочится кровь. Он ощущал во рту ее вкус – вкус теплого железа. Юноша попытался зажать рану пальцами, но потерял равновесие, поскользнулся, закачался и…
Стал падать.
На миг он словно бы завис где-то посреди пространства и времени. Темнота наползала, как черная дыра, поглощающая разрушенную звезду. Колени подогнулись, он грохнулся наземь, всеми силами цепляясь за остатки сознания. За спиной слышались голоса. Крики ужаса и крики ярости. Где-то вдали, он мог бы поклясться, зашумел полицейский транспортер с подкреплением. Наверняка доставил новых дроидов. Марцелл никогда не думал, что так обрадуется появлению дроидов.
«Вставай», – приказал он себе. Но голова раскалывалась от боли, а ноги были слишком слабыми. И веки слишком, ну просто невероятно тяжелыми.
– Офицер д’Бонфакон! – заорал кто-то в его аудионаклейке. – Где вы?
И это стало последним, что услышал Марцелл перед тем, как погрузиться в тишину и мрак.
Часть 2. Три Солнца
На Латерре сложились три слоя общества, твердые и неизменные, как слои каменной породы. Высший составили потомки богатого рода Парессов – они-то и стали первым сословием, царствующим семейством. За ними шло второе сословие: слуги, защитники и управители планеты. И наконец, огромное третье сословие, которое никогда не допускали в Ледом, возделывало земли, добывало руду, производило товары на заводах и фабриках. Режим был крепок и силен.
Пока в трещины его не просочились бесконечные дожди Латерры.
Глава 9
Алуэтт
Ели в Обители всегда молча.
«В благодарном молчании», – говорили сестры. И Алуэтт[14] умела быть благодарной. Она и впрямь испытывала самую искреннюю признательность, поскольку понимала, какое это благословение – получить на обед миску картофельного супа, когда по всей Латерре дети плачут от голода, а взрослые дерутся из-за крошек черствого капустного хлеба. Сестра Жаке рассказывала, что у иных детей из Трюмов даже нет родителей, так что их совсем некому защитить. Алуэтт Торо была чрезвычайно признательна судьбе за то, что живет здесь, в приюте Сестринской