– Ну-ка, ну-ка! – подался вперед покойник, и тусклый взгляд уперся мне в переносицу; пыль покрывала его глаза тонким бархатом.
– Да! Знаю! – отшатнулся я от него. – У вас у всех нету души. Ты пустотелая чушка, Вольд, чурбан, бревно, дерево спиленное…
Покойник смотрел на меня сочувственно и снисходительно.
– Да ты пьян, милый! – услышал я стеклянный голос Марии.
– Пьян? Да ты посмотри на его глаза! Зеркало души! Там ведь не отражается ничего!
– Иди умойся! – был ее ответ.
Откуда что берется? Моя подружка взрослела прямо на виду у всех.
– А ты умой своего кавалера, – проговорил я менее уверенно. – Посмотришь тогда, что это за птица. День рождения? Ха-ха-ха. Поминки это! Поняла?
– Пусть! – повысила голос уходящая из-под моей власти Мария. – Лучше покойник, чем такой зануда, как ты!
Вот это был удар! Она обняла за шею моего бывшего дружка и поцеловала в губы, и сама же смутилась своего порыва – моя маленькая крошка! – и зарделась, а этот субчик снисходительно потрепал бедную девочку по щеке.
– Не надо так волноваться, – ласково произнес он. – Наша любовь еще впереди. А пока…
Он поднялся над столом, громоздкий как самосвал, и я уже решил, что сейчас он разорвет меня на куски, – такая в нем чувствовалась неукротимая сила, – но он вдруг хлопнул в ладоши и каркнул:
– Маскарррааад!!!
Остальное, за тем последовавшее, ощущалось весьма приблизительно: какие-то массы покойников в кафе и потом на улицах, площадях, загаженных скверах и пустырях; страшные рожи, слепые глаза, оскалы вместо улыбок; исходящая веселым энтузиазмом крошка Мэри; постоянное присутствие настороженного покойника Вольдемара; болезненный молодой человек, с которым я успел подружиться, но которого никак не мог удержать около себя, потому что неведомые силы постоянно уводили его от меня в темноту; тоскливое одиночество и нескончаемое шампанское. А потом мы очутились в квартире Вольдемара. Мы стояли с ним на балконе, и он с хитрым видом демонстрировал мне содержимое небольшой коробки. Там были французские тональные пудры, гримы, лосьоны и одеколоны. И что-то еще, чем он больше всего гордился, но я глядел и не понимал, что это, собственно, за невидаль такая: два округлых белых камня-голыша с голубиное яйцо. И тут я понял – и только после этого сумел увидеть!
Это были два стеклянных глаза, которыми мой бывший Вольдемар собирался заменить свои поблекшие буркалы! Он простодушно хвастался передо мной. А потом убрал коробку в балконный шкаф, и мы прошли в комнату.
И снова мы пили шампанское и чем-то даже закусывали, и мой новый приятель сидел рядом, и вид у него был совсем уж болезненный: он часто прикладывал руку к груди и постанывал, но пить не переставал, и после очередного возлияния как будто оживлялся, но уже через пять минут снова хватался за сердце, и снова пил, а этот гад подливал ему, и мне тоже, и кому-то еще. А я потихоньку встал