в башню. Босуэлла Болтон едва удержал от того, чтобы, вместе с командой рейдеров, лезть по штурмовым лестницам на крышу Блеквуд-тауэр, через старую кровлю вламываясь внутрь – способ привычный и самый действенный, и правильно сделал: Армстронгам посчастливилось сбить нападающих, и лестницы, рухнув, увлекли за собой в трясину вокруг Блеквуда дюжину человек. Но Берк Маршалл, вошедший в первый этаж на плечах бинстонских Хепбернов, уже велел тащить вязанки свежих прутьев – и Леди-Эллиот свистом отозвал своих, метнувшихся в глубину пилтауэра: задымило, заволокло весь внутренний объем башни вонючим смрадом… так началась «ловля рыбки в тине», как это называлось в Приграничье, выкуривание защитников из верхних жилых покоев. Белокурый, теряя терпение, дал шпоры Раннему Снегу, пронесся в гущу боя, сметая с дороги раненных, до смерти топча простертых на земле, а, неосторожно спешившись, едва не принял в грудь длинное лезвие палаша – оно пропороло дублет, джек, рубаху, пройдя по боку резкой, досадной болью – и лошадиная, рассеченная старым шрамом рожа ухмыльнулась ему… Полурылок Джон Армстронг собственной персоной, в полном смысле по колено в крови своих ближних, был страшен не только лютой злобой и ухватками матерого убийцы, но и тем ожесточением в бою, которое придает только близкая, осознаваемая и неминуемая смерть. Джон Армстронг уже умер внутри себя, уже сам был – та смерть, и нес ее безотказно, стоя на руинах своего дома, на телах своего беззаконного племени. Краем глаза Патрик успел заметить, что в двух шагах от него схватились лорд Болтон и Вилл Подморгни…
В ранних осенних сумерках все было кончено. Три рода, Хепберны, Эллиоты, Маршаллы, делили добычу. В холле Блеквуда, прямо посреди зала, горел, раскаляя камни пола, гигантский костер, обогревая ликование победителей, а оба хозяина, и Чокнутый Джон, и Вилл Подморгни, мертвые, валялись во внутреннем дворе Блеквуда, едва прикрытые рваными, мокрыми, потерявшими цвет от крови плащами – под охраной людей Болтона и под строжайшим запретом расчленять или иным образом глумиться над телами. Павших уже сложили по разным сторонам двора, раненных отдали под надзор лекаря. Лэрд Лиддесдейл, отдыхал в тех господских покоях, где сохранилась в целости крыша, и не слишком воняло дымом. Рейдеры внизу жарили мясо в камине, бочки эля разливали свое содержимое необъятной рекой, кричали закалываемые овцы… и не только овцы.
Босуэлл не сразу это расслышал и отделил на слух от звериного смертного крика.
Кричала женщина.
Он выждал минуту, чтобы увериться, что не ошибся, но крик повторился, вонзаясь в виски, заставляя его самого кривиться, словно от боли. И надо было сделать что угодно, чтобы прекратить этот звук. Патрика слегка лихорадило – и от скользящего ранения в бок, и от угара боя, который еще не выветрился из головы. Из той самой головы, в которую сейчас вертелом раз за разом входил надсадный женский вопль.
